бытие, и что есть вечновозникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и объяснения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле'.
Далее Платон с присущей ему четкостью воспроизводит архитектуру своего мировоззрения: 'Итак, время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно, если наступит для них распад; первообразом же для времени послужила вечная природа, чтобы оно уподобилось ей, насколько возможно'. В соответствии с его взглядами, Бог сотворил 'некое движущееся подобие вечности' — вот квинтэссенция представлений о времени в платоновской философии.
Аристотель также внес ощутимый вклад в изучение проблемы времени. В своем известном сочинение 'Физика' он высказал весьма глубокие мысли о природе вещей: …время есть мера движения и нахождения тела в этом состоянии… для движения 'быть во времени' значит измеряться временем и самому и его бытию…
Но время может течь и не одинаково для всех, оно может разниться для тел, помещенных в него. На эту грандиозную мысль Аристотеля свершенно не обращали внимания материалисты различных эпох, выбирая из его сочинений лишь удобные им универсалистские идеи. Не надо думать, что находящееся во времени так же необходимо движется, как и все, находящееся в движении: ведь время не есть движение, а число движения, в числе же движения возможно быть и покоящемуся. Именно, покоится не всякое неподвижное, а то, что, будучи по природе способным к движению, лишено его…
Наконец, номенклатурные материалисты старательно обходят базовое изречение Аристотеля из этой книги: 'Без души не может существовать время'.
Итак, субъективно-психологический подход в осмыслении проблемы времени налицо.
Величайший оптимист всех времен и народов, Эпикур также считал, что при измерении длительности 'должно руководиться непосредственным впечатлением, согласно с которым мы говорим о долгом или коротком времени, и исследовать это впечатление, прилагая его ко времени, как прилагаем его к другим предметам'.
Великий философ древности Тит Лукрецкий Кар, также почему-то записанный в материалисты, в своем главном сочинении 'О природе вещей' вообще называет время 'каким-то особым видом случайного свойства'.
Субъективистский подход на основе дифференциации восприятия времени здесь звучит победным аккордом. Это уже расовая теория времени в чистом виде:
''Также и времени нет самого по себе, но предметы
Сами ведут к ощущению того, что в веках совершилось,
Что происходит теперь и что воспоследует позже'.
В этом отрывке достаточно заменить слово 'предметы' на 'расы', и его можно смело цитировать в любом учебнике по нейрофизиологии, исследующей в частности и проблемы специфичности восприятия времени у разных народов, скорость реакции, порог кожной чувствительности и многое другое, относящееся уже к области компетенции классической расологии.
Стоики великолепно развили идею циклического времени. Бесконечное само по себе, оно в их концепции выступало как вместилище периодически изменяющегося мира, который вновь и вновь возникает, проходит определенные стадии развития и гибнет в результате очередного вселенского пожара. Однако принципиально новых миров не возникает, все возвращается на круги своя с незначительными изменениями.
Расовые теоретики ХХ века уже на свой лад подтвердили эту мысль античных стоиков, показывая на многочисленных исторических примерах, что народы рождаются, расцветают, чахнут и исчезают в пучине времен, но расы живут вечно, находя свое историческое, культурное и политическое воплощение во все новых и новых формах при неизменном биологическом содержании.
Эпикур, будто современный эзотерик, объявлял время 'свойством свойств', а представитель школы античного скептицизма Энесидем представлял время как функцию деятельности сознания. Две с лишним тысячи лет понадобится человечеству, чтобы экспериментально доказать эти простейшие истины. Неоплатоник Плотин вновь вернулся к озарениям 'Божественного Платона', возгласив, что 'время есть жизнь души, пребывающей в переходном движении от одного жизненного проявления к другому'.
Но предсказанный мудрецами античный цикл развития философии закончился. Секст Эмпирик, явно пресытившись обилием изощренных концепций о природе времени, вообще отказал ему в праве на существование: 'Время — это ничто'.
''Блаженный' Августин, ознаменовавший своим творчеством переход от античной философии к средневековой схоластике, буквально добил на излете традиционное архетипическое представление о времени. Цепь живительных превращений бытия разорвана, распятие и Воскрешение Христа объявлены исходной и абсолютной точкой истории, отныне время описывается линейно-поступательно. Ткать судьбу, вершить время, нести его тяжесть на своих плечах — человеку во всем этом отныне было отказано. Великая мистерия борьбы народов и рас объявлена завершенной, и все должно исчезнуть в горниле единого искупления. Поэтому и время теперь для всех объявлено единым и универсальным. Христианская высшая иерархия, будто государственная палата мер и весов, проводит всеобщую стандартизацию и унификацию времени: от сотворения мира до первого пришествия Христа и до второго. Инакомыслящих за покушение на новые эталоны ждут костры инквизиции.
Представители современных точных наук, а также некоторые любители эзотерической экзотики все чаще и чаще в наше декадентское время обращаются к трудам средневековых мистиков и алхимиков в поисках 'высших' откровений.
Мы же в свою очередь должны подчеркнуть со всей ясностью, что для расовой теории, равно как и для проблемы изучения времени, это был совершенно пустой и бесполезный промежуток европейской истории. И причина здесь заключена совершенно объективная, ибо церковная теология до такой степени изуродовала догматикой инертное сознание средневекового человека, что понятие 'исторического процесса' с большим опозданием появляется в европейской философии лишь на рубеже XVII–XVIII веков. Именно Исаак Ньютон, впервые осмыслив закон всемирного тяготения, сказал, что время является неотъемлемой частью пространства и представляет собой 'безграничное чувствилище Бога'.
Гердер первым ввел понятие причинности, Фихте развил весьма важные представления о детерминизме, а Гегель убедительно представил историю именно как процесс.
Иммануил Кант в своем блестящем сочинении 'Антропология' уже во введении счел необходимым подчеркнуть: 'Понятие 'мировидения' особенно применимо к познанию человека в его родовых признаках'.
Таким образом, Кант по сути первым в новейшее время под исторический процесс развития познания подвел расовую основу. Время различно для всех, и на эту мысль указывает его пассаж из 'Критики чистого разума': 'Время не есть нечто такое, что существовало бы само по себе или было бы присуще вещам как объективное определение… Время следует считать действительным не как объект, а как способ представлять'. Наконец, Кант всегда говорил о 'субъективной реальности времени' и подчеркивал, что 'изменяется не само время, а нечто, находящееся во времени'. Но что же находится во времени, как не различные человеческие расы, 'субъективно' и каждая по-своему несущие его 'способ представления'.
За полторы сотни лет до первых открытий в области нейрохимии, нейрофизиологии, биофизики и теории информации он интуитивно понял, что в каждой биологической системе, к числу которых принадлежат и человеческие расы, время течет по-своему. Великий Кант героически отвоевал у полного средневекового забвения античный, в частности платоновский, идеал понятия времени?
Другой гений философии Анри Бергсон уже в конце XIX века со всей силой развил успех в данном направлении, ибо он также связывал время только с живой природой и отрицал его существование в неживой. В своей примечательной книге 'Время и свобода воли' он свидетельствовал: 'Критика Чистого Разума покоится на постулате, что рассудок наш способен лишь к платонизированию, то есть к вливанию всякого возможного опыта в предсуществующие формы'. Легко понять, что 'предсуществующей формой' в плане опыта является расовый архетип или 'родовой признак', как его называл Кант. Именно поэтому понятно теперь, почему Платон утверждал, что знать — значит наполовину вспоминать. Вспоминать, опираясь на опыт своей расы.
В другой своей книге 'Длительность и одновременность' Бергсон делает следующий характерный вывод
