Барселона то следовала за нами по пятам, развлекая светской болтовней, то вдруг исчезала, не закончив фразы. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем мы с Беном остались наедине. Я облегченно вздохнула, когда Женева объявила, что собирается все утро возиться с собаками. А Барселона засобиралась на прогулку – дабы ощутить единство с дикой природой. Интересно, что она подразумевает под дикой природой? Разве что острые скалы у моря. Надеюсь, ей не придет в голову скакать по ним горной козлицей? Я беспокойно глянула вслед развевающимся одеждам Барселоны.
– Судя по всему, сестрицы не подозревают, что мы пришли сюда покопаться в их грязном бельишке. – Бен ободряюще улыбнулся и принялся рыскать по гостиной под пристальным взглядом терьерши Джессики.
– Если совесть у них чиста, то и нет оснований считать, будто мы что-то затеваем, – прошипела я, ожесточенно орудуя тряпкой для пыли.
Проклятая Джессика не давала покоя. До чего ж мерзкая собачонка – пялится и пялится.
– Что за кольцо у этой живности? – поинтересовался Бен, покосившись на красу и гордость Барселоны.
– Рубин, ее камень по гороскопу.
– Да? – Бен изумленно уставился на меня, потом скривился и откупорил бутылку с мебельной политурой. – Форменный идиотизм! Впрочем, в этом доме вообще есть что-то ненормальное.
– Сегодня мне здесь еще больше не по себе. – Я придвинулась поближе к мужу. – Хотя, возможно, все дело в том, что волнуюсь из-за Рокси. Куда она все-таки запропастилась? Я чувствовала бы себя увереннее, если бы кто-то из нас перекинулся с ней хоть парой слов.
Было трудно вернуть мысли в деловое русло, но я каким-то образом исхитрилась заставить себя трудиться. За следующий час, пока Бен проворно натирал мебель и пылесосил, я обшарила письменный стол и ящички комода, пошуровала в серванте, сунула нос в платяной шкаф. С каждой минутой во мне крепло убеждение, что мы попусту тратим время, и я уже всерьез подумывала, а не вернуться ли домой, когда в шкатулке Женевы обнаружилась небольшая пачка писем. Помеченных датами двадцатилетней давности. Какой-то мужчина признавался Женеве в любви до гроба, правда довольно раздраженным тоном, сетуя, что его пассия так носится со своей безмозглой сестрицей. В этом я была с ним целиком и полностью солидарна. Барселона кого хочешь утомит. Любовная история Женевы изрядно смахивала на дамский роман викторианской эпохи, который надоедает уже на пятой странице. Я сунула письма обратно в шкатулку. Ничего подозрительного в них не было.
Спустя десять минут в комнате Барселоны обнаружилось еще одно письмо. От психолога из службы по оказанию помощи людям, потерявшим близких. Письмо было двухлетней давности. Я испытала легкое сочувствие к Барселоне. Бедняжка не виновата, что обратила свои материнские инстинкты на норфолкского терьера. При всей моей привязанности к Тобиасу, я не могла влезть в ее шкуру, но стыд из-за того, что копаюсь в чужой жизни, сделал меня более снисходительной. Время близилось к полудню. Бен умудрился сделать столько, что создавалось впечатление, будто мы трудились вдвоем. Женева так и рассыпалась в похвалах и благодарностях. Она без видимого смущения расплатилась с нами, и мы покинули «Высокие трубы», так и не попрощавшись с Барселоной.
– Впустую поработали, – вздохнул Бен, едва мы отъехали.
Судя по всему, он тоже подрастерял свой энтузиазм.
– На полноценный обыск не было времени, – вздохнула я, в изнеможении откидываясь на спинку сиденья. – Но не уверена, что там вообще что-то можно найти. Не лаем ли мы на дерево, в ветвях которого нет никакого кота?
Чувство вины еще больше усилилось после радушного приветствия Клариссы Уитком. Мебель, которую она перевезла из старого дома, по-прежнему выглядела незваной гостьей, но хозяйка постепенно обустраивала новое жилище: на столике в холле стояла ваза с нарциссами, на окнах появились новые занавески, а на кухонном шкафу уютно устроилась группа плюшевых мишек. Огромный рояль все так же занимал большую часть крошечной гостиной, но, похоже, его недавно покрыли лаком.
Кларисса, в отличие от Женевы, не выказала никакого замешательства. Она предложила нам с Беном пообедать, от чего мы, в полном соответствии с уставом АДРЧФ, отказались, сославшись на то, что уже поели. После чего Бен остался орудовать на кухне, а хозяйка проследовала со мной в гостиную.
– Вы произвели на меня большое впечатление! – похвалила Кларисса, усаживаясь в кресло перед миниатюрным камином.
– Чем? – Я примостилась на стуле и расстелила на коленях пыльную тряпку, старательно расправив уголки.
Судьба миссис Мэллой по-прежнему не давала мне покоя.
– Меня всегда восхищали люди, которые не боятся взять жизнь за рога. Сама я этого никогда не умела. Всегда плыла по течению. Мои прежние соседи считали меня святой, но на самом деле я родилась такой бесхребетной. А вы с вашим мужем, – лицо Клариссы, отлично гармонировавшее с юбкой и блузкой, вдруг засветилось, как у ребенка, – вы такие смелые! Бросить все и взяться вместе за новое предприятие. И не бояться, что подумают люди!
Я смущенно чихнула.
– Надеюсь, вы все-таки сможете найти время, чтобы помочь мне с оформлением дома, – продолжала Кларисса.
– Непременно! И очень рассчитываю, что нам удастся объединить производство чистящих средств с моей деятельностью художника-оформителя. Может, мы даже откроем небольшой магазинчик, где Бен будет угощать клиентов кофе и оригинальными закусками.
Все это было святой правдой, но поскольку я пришла рыться в вещах Клариссы, то не сомневалась, что в ее глазах выгляжу самой неумелой вруньей в мире.
– Ах, как это чудесно. – Кларисса принялась теребить в руках какую-то тряпицу. – Элли, после переезда сюда я была одержима желанием измениться, стать хоть чуточку безрассуднее. Даже на днях отправилась к Уолтеру… то есть к полковнику Лестер-Смиту… после того, как сходила к доктору. – Она вспыхнула как маков цвет. – Мне казалось, в наши дни женщина может завязать дружеские отношения с мужчиной и ее не сочтут бесстыжей. Но, не дойдя до двери, я вдруг впала в панику и бросилась прочь, словно нашкодившая девчонка. И потом полночи лежала без сна, размышляя, не счел ли полковник, что я не в своем уме, если видел меня или ему сказал кто-то из соседей.
