— Не знаю. Убит. Во всяком случае, не здесь. Его отец еще жив, но они не общаются. Я не могла пойти к нему. Он винит во всем Эмиля, можешь себе представить.
— Потому что вступил в партию?
Она кивнула:
— За его работу. За все, что произошло. Но его отец… — Она взглянула на него. — Ты знал?
— Ты никогда не говорила.
— Нет. А что б ты сказал?
— Думаешь, для меня бы это что-то значило?
— Может, для меня, не знаю. И эта комната, когда мы приходили сюда, и все остальное — где-то там. Эмиль, прочее. Где-то далеко. Ты понимаешь, о чем я?
— Да.
— В любом случае, он не был одним из
— Что он делал во время войны?
— Он никогда не рассказывал. О таких вещах было запрещено говорить. Но, конечно, это было оружие. Они все этим занимались, все ученые — создавали оружие. Даже Эмиль, вечно с головой в книгах. А что еще они могли делать? — Она посмотрела на него. — Я не оправдываю его. Это была война.
— Знаю.
— Он сказал: оставайся в Берлине, тут лучше. Он не хотел, чтобы я становилась частью всего этого. Но когда бомбардировки превратились в кошмар, женам было разрешено поехать вместе с ними. Чтобы мужья не беспокоились. Но как я могла тогда уехать? — сказала она, уставившись в чашку. На глаза наворачивались слезы. — Какое это имело значение? Я не могла уехать из Берлина. После того, как Петер… — Она замолчала, уйдя в воспоминания.
— Кто такой Петер?
Она подняла на него взгляд:
— Забыла сказать. Ты же не знаешь. Петер был нашим сыном.
— Твой сын? — Его невольно кольнуло. Семья — но чужая. — И где он?
Она опять уставилась в чашку.
— Убит, — сказала она безжизненно. — Во время налета. Ему было почти три. — Ее глаза опять наполнились слезами.
Он накрыл рукой ее руки.
— Не надо, не рассказывай.
Но она его не слышала, заговорила быстро, изгоняя из себя слова:
— Я его оставила в детском саду. И зачем я это сделала? По ночам он был со мной в убежище. Спал у меня на коленях, не плакал как другие. И я подумала: ну, все закончилось, еще одна ночь. Но затем пришли американцы. И тогда они стали делать так: англичане ночью, американцы днем. Беспрерывно. Помню, было одиннадцать утра. Я пошла в магазин, когда раздался вой сирены, и я, конечно, бросилась назад, но меня схватил патруль — всем в бомбоубежище. Ну, я и подумала, детский сад — безопасное место, у них глубокий подвал. — Она смолкла на мгновение и посмотрела в окно. — После налета я пошла туда, а он исчез. Исчез. Всех завалило. Нам пришлось откапывать их. Целый день, но вдруг они живы. А затем, когда их стали вытаскивать, одного за другим, женщины завыли. Нам пришлось их опознавать, понимаешь. Вой стоял стеной. Я чуть с ума не сошла. «Успокойтесь, успокойтесь, вы их напугаете». Представь, что тебе такое говорят. Но самым безумным было то, что у Петера — ни царапинки, ни капельки крови, как он мог умереть? Но он был мертв. Весь синий. Позже мне сказали, это от асфиксии, просто перестаешь дышать, никакой боли. Но откуда они знают? Я просто просидела с ним на улице весь день. Не могла двинуться, даже патрульные ничего не могли сделать. Зачем? Знаешь, что такое потерять ребенка? Вы оба умираете. После этого все иначе.
— Лина, — сказал он, останавливая ее.
— Можешь думать только об одном: зачем я его там оставила? Зачем я это сделала?
Он поднялся, встал у нее за спиной и стал, успокаивая, поглаживать ей плечи.
— Это пройдет, — сказал он тихо.
Она вынула носовой платок и высморкалась.
— Да, знаю. Сначала я не верила. Но он мертв, я знаю, с этим ничего не поделаешь. Иногда я совсем об этом забываю. Это ужасно?
— Нет.
— Я вообще ни о чем не думаю. Вот так и сейчас. Знаешь, о чем я мечтала во время войны? Что ты приедешь и спасешь меня — от бомб, от всего, что тут происходит. Как? Не знаю. С неба спустишься, может, еще как-нибудь безумно. Появишься у двери, как вчера, и заберешь меня. Как в сказке. Как принцессу из замка. И вот ты здесь, но уже поздно.
— Не говори так, — сказал он, развернул ее стул и, нагнувшись, посмотрел на нее. — Еще не поздно.
— Да? Ты все еще хочешь спасти меня? — Она провела пальцами по его волосам.
— Я люблю тебя.
Она замерла.
— Снова услышать это. После всего, что произошло.
— Все закончилось. Я здесь.
— Да, ты здесь, — сказала она, обхватив его лицо руками. — Я считала, что ничего хорошего меня уже не ждет. Как мне поверить? Ты все еще любишь меня?
— И не переставал. И ты меня любишь.
— Но после такого ужаса. И я так постарела.
Он коснулся ее волос.
— Мы оба — старичье.
Этой ночью они спали, прижавшись друг к другу. Его рука обнимала ее, как щит, через который не проникнут даже дурные сны.
Глава восьмая
С каждым днем ей становилось лучше, и к следующему воскресенью она уже могла выходить на улицу. Ханнелора нашла себе «временного» друга, и Джейк с Линой целыми днями были одни: счастье отшельников, которое в конце концов стало им тесным. Джейк закончил вторую статью — «Похождения на черном рынке». Русские и часы с Микки-Маусом, положение с продовольствием, но про Дэнни и его девчонок он благоразумно упоминать не стал. А Лина тем временем спала, читала и набиралась сил. Но погода стояла душная. Влажное берлинское лето, которое прежде гнало всех в парки, теперь лишь крутило вихри пыли с руин, покрывая окна мелкой пленкой. Даже Лине было не по себе.
В русском секторе никто из них не бывал: Лина — потому что не хотела ходить туда одна, и Джейк поехал на восток через Митте, мимо Гендарменмаркт, затем через площадь Опернплац, где в свое время устраивали костры из книг. Исчезло все. Когда они издалека увидели обрушенный внутрь «Берлинер Дом», у них совсем отпала охота ехать дальше, и они решили пройтись по Линден — совершить, как прежде, воскресную прогулку. Теперь тут уже никто не гулял. Среди руин перед самой Фридрихштрассе устроили импровизированное кафе. В нем было полно русских, потеющих при такой жаре.
— Они никогда не уйдут, — сказал Лина. — Здесь все кончено.
— Деревья вырастут опять, — сказал Джейк, глядя на обугленные пеньки.
— Бог ты мой, посмотри на «Адлон».
Но Джейк смотрел на человека, выходившего из дверей здания, разрушенного, судя по всему, лишь частично. Сикорский тоже заметил его и подошел.
— Мистер Гейсмар, наконец-то вы решили навестить нас, — сказал он, пожимая руку. — Очевидно на полдник.
