постучать в дверь, но вдоль внешней стены студии вел еще один мостик, очень узкий, как трап корабля, так что она возникла перед открытыми воротами на фоне просвечивающего шелка, а река гудела у нее за спиной.
– Прошу прощения, это снова я.
Все мое внимание сосредоточилось на карандашах.
– Нельзя ли от вас позвонить?
Тут вернулось электричество, ярким потоком света затопив студию. За тонким шелковым занавесом – стройный силуэт блондинки. Перепачкалась в грязи почти до красивых коленок.
– Крепкая работа, – сказала она.
– Входить нельзя.
– Не беспокойтесь. Я не занесу грязь в студию.
Потом я сообразил, что подобную фразу вряд ли мог произнести профан, однако в тот момент меня больше занимало другое: эта женщина явилась не за тем, чтобы купить дом, она очень хороша собой, и ей нужна моя помощь. Я повел ее обратно по подвесному коридору в «скромный дом» Жан-Поля, где все помещения сводились к главной кухне с квадратным столом из черного тасманского дерева, который он напоследок велел мне протирать каждое утро. Теперь столик сделался куда более красочным, чем при последней встрече с Жан-Полем: желтый кадмий и ярко-алый, карри, вино, говяжий жир лежали на нем слоями, отчасти прикрытые урожаем тыкв и кабачков – мне пришлось раздвинуть пузатых в поисках телефона.
– Гудка нет, – сказал я. – Скоро починят, наверное.
Хью зашевелился у себя в спальне. Тут я вспомнил, что его пес утонул. Напрочь забыл об этом.
Гостья оставалась по ту сторону двери, затянутой сеткой от мух.
– Прощу прощения, – повторила она. – У вас тут дела поважнее.
Она промокла насквозь, короткие светлые волосы свалялись, как перышки чуть было не утонувшего цыпленка.
Я распахнул дверь.
– В этой части дома пачкать разрешено, – пригласил я. Она медлила на пороге, поеживаясь. Положить бы ее в картонную коробку перед очагом, согреться.
– Вам стоит принять горячий душ и переодеться в сухое.
Это было весьма пикантное предложение. Видите ли, ванная Жан-Поля располагалась на заднем балконе, и мы, мужики волосатые, повадились принимать душ, не прикрываясь от ревущей реки и гнущихся дерев ничем, кроме сквозящей сетки. Самое приятное в нашем изгнаний. Намывшись, мы залезали в японскую деревянную бочку и варились в кипятке докрасна, словно раки, даже когда – как в
Со стороны дома, у наружной лестницы, смахивающей на пожарную, имелись полотняные маркизы, которые я и опустил. И вручил женщине одно чистое полотенце, сухую рубашку и саронг.
– Если решите окунуться в ванну, намыливаться не полагается, – предупредил я.
– Домо аригато, – откликнулась она. – Я умею себя вести.
«Домо аригато»? Мне потребовалось полгода, чтобы выяснить, что это значит. Следовало бы рассказать Хью о несчастном щенке, но сейчас его вопли совсем ни к чему. Я вернулся к заваленному тыквами столу и тихонько, словно мышка, опустился на скрипучий стул. Она приехала к Дози Бойлану – к кому же еще? Других Бойланов в округе нет, а проехать через вышедший из берегов ручей в этой прокатной машине не выйдет. Что бы такое приготовить на ужин?
Надеясь, что Хью проспит подольше, я так и сидел, почти не шевелясь, за столом все время, пока она купалась – один только раз поднялся, взял тряпочку и крем и принялся отчищать ее «Маноло Бланики». Можете себе представить? Только за последний год супружеской жизни я оплатил, должно быть, пару дюжин таких туфель, но впервые держал их в руках, и меня потрясла непристойная податливость их кожи. В печи «Рэйбёрн» потрескивали и оседали дрова. Если кому показалось, будто я уже что-то прикидывал, позвольте вас разочаровать: я блядь, понятия не имел, что я такое делаю.
2
Когда раздвижная дверь в ванной негромко, однако настойчиво щелкнула, я убрал туфли под стол и засуетился, начал собирать грязные тыквы, выставлять их на переднюю веранду. И все равно не мог не заметить, как она вошла, как моя рубашка из «Кеймарта» обвисла на изящных плечах, как мягко оттеняет серый воротник розовое после купания горло.
Я протянул ей трубку.
– «Телеком» снова в деле. – Резковато. Мне и раньше говорили: трезвый я не слишком-то обаятелен.
– Замечательно, – отозвалась она.
Бросив полотенце на деревянный стул, она торопливо прошла на переднюю веранду. Поверх настойчивой дроби дождя я слышал внятную американскую распевку и представлял себе старые деньги, Новую Англию – что еще может себе представить австралиец по кинофильмам. На самом-то деле я понятия не имел, кто она такая, – может, Отравительница Хильда из Ложки-Вилки, Северная Дакота.
Я принялся резать здоровенную тыкву – красивую, огненно-рыжую с пятнами коричневой ржавчины и влажной потайной пещеркой ярких и скользких семян, которые я сбросил в ящик для компоста.
С веранды слышалось:
– Хорошо. Да. Вот именно. Пока.
Она вернулась, взбудоражено взлохматила волосы.
– Говорит, ручей поднялся выше большой скалы. – «Ро-очей» произносила она. – Говорит, вы знаете, что это значит.
– Это значит, придется подождать, пока «ро-очей» войдет в берега.
– Я не могу ждать, – возразила она. – К сожалению.
Меня так и подмывало ответить: «Извините, блядь, мисс, но что я могу сделать с ручьем?» – но тут между нами вклинилось вечно простуженное сопение Хью. Грузный, шесть футов и четыре дюйма ростом, опасный с виду, он молча заполнил собой проход. Штаны хоть надел, однако прическу жевали коровы, и бритьем он пренебрег. Женщина стояла в трех футах от него, но братец поверх ее головы обратился ко мне:
– Где хренов щен?
Я стоял по другую сторону печки, укладывал тыкву и картошку на противень, руки все в оливковом масле.
– Это Хью, – представил я его. – Мой брат.
Хью осмотрел гостью с головы до пят, обычным своим взглядом – кто не знает Хью, может испугаться.
– Как тебя звать?
– Я Марлена.
– Ты когда-нибудь, – заговорил он, выпячивая толстую нижнюю губу и сложив здоровенные ручищи на груди, – ты когда-нибудь читала такую книгу: «Волшебный пудинг»{«Волшебный пудинг, иди Невероятные приключения Гумми, Кляпа, Размахая и Укусила» – книга австралийского писателя и художника Нормана Линдси (1879–1969).}?
Господи, только не это, мысленно взмолился я.
Она снова взлохматила волосы.
– Вообще говоря, Хью,
– Ты американка?
– Это трудно сказать.
– Трудно сказать, – Его волосы (он стриг их собственноручно) торчали над ушами, он казался свирепым и фанатичным, монах-отшельник. – Но «Волшебный пудинг» ты читала?
Теперь она полностью на нем сосредоточилась.
– Да. Да, я его читала.
Хью коротко глянул в мою сторону. Я его понял: сейчас он занят делом, но про собаку не забыл.
– Кто, – задал он следующий вопрос, уставившись карими очами на иностранку, – кто из персонажей
