Так, нужно срочно изобразить добродушную небрежность.
– Обычно я так и делаю, просто день не сложился…
– Но вот появилась я, – с улыбкой промолвила незнакомка.
Ее звали Джулиет. Джулиет и больше никаких подробностей. Выяснилось только, что она не из Лондона. Я определил это по акценту, вернее, как и у Лукаша Дамджона, по полному его отсутствию. Произношение отточено до алмазной остроты: слоги нанизывались один на другой так, словно все фразы заранее выучили наизусть. Очень в стиле ведущих музыкального конкурса «Евровидение», но с каких пор от «Евровидения» становится тесно в штанах?
Моей персоной Джулиет тоже особо не интересовалась. Вот и замечательно! В таком состоянии чем меньше говоришь и думаешь о работе, тем лучше. Что мы обсуждали, сейчас уже не вспомнить. В памяти отложилось лишь горячее желание выбраться из бара и найти место, где можно трахаться, как бешеные кролики.
Тем временем принесли еще один бокал черного коктейля, потом еще и еще. Я осушил их все, не успев толком распробовать. Удивительно: если присмотреться повнимательнее, все вокруг кажется черным – глаза Джулиет что два черных калейдоскопа, мир в них растворяется, а потом появляется снова, окрашенный в мягкие полуночные тона.
Из бара в черную ночь, освещенную робким, тщедушным месяцем, затем в черное такси с черным водителем, который сорвался с места, даже не услышав, куда нам нужно. Или я все-таки назвал адрес: какая-то часть мозга еще занималась мирскими проблемами, пока я лапал аппетитные черные округлости Джулиет. Впрочем, она отбивалась без особого труда.
– Не здесь милый! – шептала красавица. – Отвези меня туда, где никто не увидит.
Затем такси скрылось за поворотом, оставив нас перед домом Пен. Все окна темные, за исключением одного: Пен у себя в подвале и еще не легла. Кажется, я не видел ее уже два дня…
Сейчас это не важно, главное – провести Джулиет в мою комнату и закрыть дверь. Только бы подняться туда, – а потом весь мир может катиться к черту.
Никак не получалось попасть ключом в замочную скважину, но Джулиет что-то шепнула, и дверь раскрылась сама. Очень кстати! Очаровательная спутница за руку вела меня по лестнице, а вокруг нас образовался кокон абсолютной тишины. Когда я заплетающимся языком попытался ее позвать, даже голоса своего не услышал. Джулиет улыбнулась: белозубая улыбка сулила такое – сил никаких не осталось терпеть!
Дверь в комнату открылась так же легко, как входная. Втащив меня за порог, Джулиет плотно ее прикрыла.
– Боже, ты такая… – начал я.
Женщина, приложив к моим, губам палец, велела замолчать. Случай был явно не тот, когда нужно соблазнять партнершу, и морочить ей голову неловкими словами. Блузки даже касаться не пришлось – она сама упала на пол, а вслед за ней – брюки и туфли. Кожа, в ослепительном контрасте с глазами и волосами, молочно-белая: даже соски и полукружия вокруг них словно выточены из кости.
Когда на Джулиет осталась лишь цепочка, соблазнительно позвякивающая на левой лодыжке, она прижалась ко мне и, придерживая тонкой, но удивительно сильной ладонью мой затылок, впилась в губы поцелуем.
– Я хочу тебя, – прорычала она. – Всего, без остатка!
Свободной рукой Джулиет сорвала с меня одежду: в полном сумбуре я не удивился и не испугался того, что длинные ногти вспарывали ткань, как бумагу, оставляя на коже глубокие царапины. Вот бледная ладонь скользнула меж бедер… Долго ласкать не пришлось: через пару секунд мы вместе содрали то, что осталось от брюк и трусов. Сначала воедино слились наши губы, потом чресла. Джулиет вдохнула воздух из моих легких, и мне показалось, что из сердца и промежности по телу потек жар.
Я думал, это настоящая любовь, но жар усилился, за долю секунды из приятного превратившись в мучительный. Когда я открыл глаза, алое пламя уже окутало нас обоих, скрыв из виду комнату.
12
Как больно! Невыносимый жар растекался по телу, словно дикий зверь, запертый в тесное, без окон и дверей помещение. Зверь рвался наружу, чтобы соединиться с пламенем, которое полыхало сверху. Я пытался вырваться, хотя бы отстраниться, но меня будто приварили к месту: распяли на кривом дереве, обвившем ветвями, чтобы пошевелиться не мог. Крикнуть тоже не удавалось: рот открыт, но в него что-то набилось и душило, душило, душило, не позволяя даже пикнуть.
Боль одолевает человека двумя способами: сильная в большинстве случаев отрубает мозги. Но, если к боли готовиться, она превращается в якорь: цепляясь за него, можно остаться в сознании. Со мной так и произошло. Агония будоражила громким колоколом, пробуждая из транса, в который ввела суккуб.
Естественно, Джулиет оказалась суккубом. Чернущие глаза и естественный аромат должны были меня насторожить, но я попал под ее влияние, не успев сообразить, с кем имею дело. Потом мозги переместились из головы в головку, так что трезво оценивать ситуацию получалось не лучше, чем танцевать канкан со сшитыми ногами.
Итак, я умру ужасной смертью.
Суккубы пожирают душу медленно, потому что, м-м-м, как бы поделикатнее выразиться, воздействуют через орган, у которого нет зубов. Я чувствовал, как постепенно сдаю позиции, слабею, но – вот парадокс! – испытывал при этом лихорадочное наслаждение. Джулиет убивала, стараясь, чтобы я наслаждался процессом.
Что же, по крайней мере, я думал; думал, несмотря на боль и возбуждение, словно пытался настроить голое на радио, из которого пока слышались только помехи. И в итоге понял: у меня есть шанс, очень небольшой, где-то между «почти невозможно» и «невозможно».
Подсознание пропитали сладострастные стоны суккуба, Ее сводящий с ума, лишающий воли образ, выраженный и запахе, вкусе и текстуре, заставлял двигаться вверх-вниз. Так работает Джулиет.
Но ведь яркий, четкий, законченный образ – находка для специалиста по изгнанию нечисти. Так работаю я.
Окажись руки свободными, а вистл рядом, все было бы просто. Ну, градуса на три-четыре дальше от невозможного. Раз вистл где-то на полу, среди клочьев одежды, а губы приклеены к жадному рту Джулиет, придется импровизировать.
Вытянув левую руку, я несколько секунд бестолково ощупывал пустоту, а потом нашел что-то твердое – откидную крышку письменного стола. Боль стала невыносимой, удовольствие – тоже, но я, стараясь отрешиться от обеих агоний, начал отбивать ритм.
Естественно, полноценного заклинания не получилось, так, один зачаток. Играя на вистле, я использую высоту, темп, лиги и все остальные премудрости, чтобы перенести яркий, многогранный образ из сознания на туманность, которая клубится передо мной в воздухе. Отбивание ритма похоже на этот сложный процесс не больше, чем плевки жеваной бумагой через трубочку на стрельбу из боевого пистолета. Фактически я работал в одной плоскости, готовил блюдо из одного продукта.
Изгнать суккуба я даже не пытался, зато надеялся провести обманный маневр. Все получилось. Когда ритм стал более или менее похож на мелодию, Джулиет задрожала, на пару секунд замерла, и объятия ослабели. Мне этого хватило: успел повернуть голову и оторваться от ненасытных губ.
Глубокий вдох: по сравнению с бушевавшим внутри пламенем, воздух казался холодным, как вьюга. Будто целое ведро ледышек проглотил! На жалость нет времени, на второй, поглубже, вдох – тоже. Вместо этого я засвистел, чтобы создать быстрый, но слегка сбивчивый контрапункт с ритмом, который параллельно отбивал.
Результат превзошел все ожидания. Невероятно красивое лицо Джулиет перекосилось, и на какой-то миг показалось: его черты растягиваются, принимая совершенно иные очертания. Суккуб дико закричала, и звук получился таким ужасным, что я чуть не сбился с ритма. Р-раз – она сжала объятия, грозя раздавить мою грудь, но дольше секунды продержаться не смогла. Короткие отрывистые звуки заклинания вгрызались
