что ничего не произошло. Наблюдать за ним – зрелище прелюбопытное!
– С чего ты взял, что имеешь дело с убийством? У призрачной женщине раны или что-то подобное?
– Что-то подобное. – Я разыграл небольшую пантомиму: взглянул на часы и резко поднялся. – Черт! Гейб, с этим придется подождать. Чуть не забыл, у меня в пять важная встреча.
– Важная встреча? – переспросил Маккленнан. – Кто же ночью дела делает?! Давай, давай, садись, выпей… Я не смогу тебе помочь, если не узнаю все до конца.
Он хотел подлить мне виски, но бокал был почти полным, и я решительно отодвинул его подальше в сторону.
– Лучше в другой раз! – заявил я и решительно двинулся к двери.
Маккленнан вскочил, очевидно, решив меня задержать, затем передумал. Я шел не останавливаясь: в фойе, потом на улицу, потом через дорогу, где стояла машина. Увидев меня, Пен тут же распахнула пассажирскую дверцу и завела мотор.
Мы покатили прочь. Обернувшись, я увидел стоящего в дверях Гейба, и лишь тогда мне стало интересно, почему у него такой изможденный вид.
– Поверни налево, – велел я Пен. – Теперь снова налево.
Когда мы отъехали на приличное расстояние, я открыл папку.
Да, богатым содержимое не назовешь. Внутри лежало письмо, но не от Дамджона, а из адвокатской конторы: в нем обсуждались условия, на которых ООО «Забава» – . «компания, зарегистрированная на территории Соединенного Королевства для оказания развлекательных услуг населению Центрального Лондона», – может выплатить Гэбриэлу П. Маккленнану предварительный гонорар. К письму прилагалась копия договора, который гласил, что Маккленнан будет проводить «изгнание нечистой силы и сопутствующие профилактические работы» во всех принадлежащих «000 „Забава“ помещениях» за фиксированное вознаграждение в размере тысячи фунтов в месяц. Контракт был подписан Маккленнаном с одной стороны и неким Дэниэлом Хиллом – с другой.
Кроме того, я нашел листок с адресами – в основном ист-эндскими плюс еще один – с напечатанными столбиком датами (все, кроме последней, были зачеркнуты желтым маркером), нацарапанную на половине рваной бумажки формата А4 записку: «Переносим на пятницу, 18. 30» и спички из «Розового поцелуя» – клуба, где я накануне вечером встречался с Дамджоном. Спичечная этикетка оформлена с большим вкусом: название клуба покоилось на верхней части обнаженного женского тела. Девушку изобразили в профиль, так что набухшим соскам дизайнер уделил повышенное внимание, которого они, по его мнению, заслуживали.
Я надеялся обнаружить дымящийся пистолет, а увидел то, что и детским пугачом не назовешь.
Пен свернула обратно на Сохо-сквер. Я попросил остановиться, чмокнул в щеку и вынырнул из машины.
– Давай, скоро увидимся.
– Фикс, будь осторожен, мать твою! – крикнула мне вслед Пен, но я уже бежал за угол, то есть обратно на Грик-стрит. Позади осталась примерно треть пути, когда метрах в двадцати от офиса Гейба я нашел место для засады.
Ждать пришлось куда меньше, чем я предполагал, но ведь в этот час транспорта на улицах почти, нет. Минут через десять на Грик-стрит притормозила машина – «БМВ Х5» цвета электрик. Распахнув переднюю пассажирскую дверцу, на тротуар вышел Ласка-Арнольд, а за его спиной показалась огромная бесформенная фигура в костюме – Шрам, кто же еще, второго такого на всем свете не сыщешь. Луп-гару придержал дверцу, и из машины выбрался сам Дамджон. Наверное, эти двое едва уместились на заднем сиденье! Первым в здание вошел Дамджон, дальше – Шрам, и замыкал цепочку Ласка-Арнольд, громко хлопнувший дверью.
Итак, последние сомнения отброшены: в этом деле они все заодно. Осталось только разобраться, что это за «дело».
13
Есть одно место, куда я иногда хожу, когда нужно прийти в себя и восстановиться: набраться сил в минуты слабости и послушать тишину после безжалостной какофонии города. Как ни странно, это кладбище Банхилл-филдс в районе Сити-роуд недалеко от станции метро «Олд-стрит». Казалось бы, подобное место должно не привлекать, а отпугивать, но кладбищенская земля – именно то, что мне нужно.
Во-первых, потому что кладбище давно не используется. Последнее захоронение было сделано более века назад, и все старые призраки покинули Банхилл-филдс задолго до того, как я полюбил там гулять, а новые не появлялись. Такого мира и покоя я во всем Лондоне не встречал.
Во-вторых, потому что земля здесь неосвященная: в Банхилл-филдс издревле хоронили диссентеров и прочих инакомыслящих, которые предпочитали жить по-своему, даже когда за это заковывали в кандалы, колодки или что там существовало до эпохи Просвещения. Уильяму Блейку снился его утопический Иерусалим, Дэниелю Дефо – наверное, что-то более приземленное. Джон Оуэн и Исаак Уоттс – паршивые овцы восемнадцативековой теологии – тоже тут. Ну что сказать? В их компании мне очень уютно.
Вот куда я направился и вот почему. Хотелось как следует – все обдумать, чтобы не возвращаться в Бонниигтонский архив без конкретного плана.
«Отрешись от происходящего и заново оцени обстановку, – сказал себе я. – Перебери уже известные факты и посмотри, вписываются ли они в одну схему с тем, что только предстоит узнать».
Я принимаюсь за новую работу, и с первого же дня за мной начинает следить Шрам. Учитывая богатый арсенал Лукаша Дамджона, очень показательным кажется то, что он выбрал столь мощное оружие. Думаю, Шрама обычно используют для устрашения конкурирующих сутенеров, а посылать его ко мне – все равно что стрелять из пушки по воробьям.
Дамджон из кожи вон лезет, чтобы со мной встретиться, но, добившись своего, не пытается ни запугать, ни даже информацию выкачать.
Потом обнаруживается: Маккленнан с Дамджоном – закадычные друзья.
Призрачная дама из архива встречалась с Гейбом Маккленнаном – великолепным, мать его, специалистом по изгнанию нечисти. Так какого черта она до сих пор делает в доме номер двадцать три по Черчуэй?
Вот так «Вопрос ценой шестьдесят четыре тысячи долларов»![26] Я пытался убедить себя: Дамджону есть что скрывать, но эта идея буквально трещала по швам. А найми Джеффри Пил Маккленнана выкурить призрака, его давно бы след простыл. Как выразился сам Гейб, он бы «выполнил заказ, взял деньги и ушел». Но этого не случилось… Или его нанимали для другой цели?
А еще кто-то вызвал суккуба, чтобы сожгла меня дотла – другими словами, использовали экзотическое и очень опасное оружие. Причем этот кто-то прекрасно понимал: учитывая род моего занятия, вопросы у полиции вряд ли бы возникли. Чем же я привлек к себе такое внимание? Что натворил или, возможно, до сих пор творю?
Ответы напрашиваются сами собой, но все абсолютно бессмысленные, и чем дольше думаешь в этом направлении, тем больше запутываешься. Сомнений не вызывало лишь одно: пока ситуация не прояснится, я не намерен играть на вистле в Боннингтонском архиве.
Под конец я махнул на все рукой: неведомая сила Банхилл-филдс, обычно действующая на мое легко внушаемое сознание, сегодня явно отдыхала. Еще казалось, глаза выковыряли чайной ложечкой, потерли наждаком, а потом как попало засунули обратно в глазницы. В голове вместо мозгов французский рокфор, потому что, будь у меня хоть немного здравого смысла, вернулся бы к Пен, забаррикадировал окно вчерашней «Индепендент» и проспал часов двенадцать.
Вместо этого рокфор потащил меня в Боннингтонский архив.
Охранник Фрэнк взглянул на меня с неподдельным беспокойством.
– Вы плохо выглядите, – проговорил он, когда я положил тренчкот на его конторку. – Что случилось?
