Я просидела в зарешеченной камере четыре дня в одиночестве. На четвертый день по коридору проковылял Оолумп. Он нес в руке тусклый факел, и это был первый свет, который я увидела за много-много дней. Очень долго я ничего не ела и пила из ржавой бочки, где было больше грязи, чем воды. Стены камеры сочились сыростью, для отправления большой и малой нужды в углу была просверлена дыра. Поэтому Оолумп показался мне даже приятным.
Я не отвернулась в ужасе при виде его лица, которое, казалось, сгнило до самых костей. Он был одет в рванину, которая когда-то была роскошным платьем, его пальцы высовывались из стоптанных – модных когда-то – башмаков. У меня отняли только оружие и оставили украшения и широкий кожаный пояс, в который были зашиты золотые монеты с изображением Маранонии. Оолумп слезящимися, красными глазами внимательно рассмотрел мои сережки, потом уставился на мою грудь, внимательно снизу вверх оглядел ноги до того места, где их скрывала туника, и закончил осмотр кожаным поясом. Я спокойно выдержала его взгляд и только улыбнулась, чтобы убедить его в моих мирных намерениях.
Широко раскрытыми глазами он смотрел на мой кожаный пояс, забыв свои похотливые мысли. Я вытащила из пояса монету и подняла ее, чтобы он видел.
Облизав губы, он подошел к решетке.
– Что может старый Оолумп сделать для такой красотки?
Я мгновенно схватила его свободной рукой за волосы и подтянула к решетке. Он завыл от боли, когда я прижала его лицо к прутьям. Сквозь стиснутые зубы я прошипела:
– Если старый Оолумп хочет жить, чтобы дышать этим вонючим воздухом, он должен научиться хорошим манерам.
– Прошу прощения, госпожа, – простонал он. – Виноват!
Я отпихнула его, и он едва не упал. С трудом выпрямившись, насколько позволял ему скрюченный позвоночник, он с яростью посмотрел в мою сторону. Я кинула ему монету. Он поймал ее на лету с ловкостью базарного вора. Его гнев прошел, сменившись интересом.
– Можешь меня выслушать? – спросила я.
– Конечно, госпожа.
– Не госпожа – капитан, – поправила его я. – Капитан Антеро.
– Хорошо, пусть будет капитан Антеро. Или генерал, как вам больше нравится. Мне все равно.
– Для начала мне не очень нравятся мои апартаменты.
Оолумп с готовностью кивнул.
– Понимаю, капитан.
– И мне нужна компания, – продолжала я. – У меня есть друг. Слепой старик. Его зовут Гэмелен.
Оолупм снова закивал.
– Я знаю, где его держат.
– Так, теперь вот что, – сказала я. – Я хочу в просторную камеру, где было бы место для двоих, и чтоб было много одеял. Ну и еда, конечно. И…
– Старый Оолумп знает, что нужно капитану, – перебил он меня. Монету он все еще вертел в руках. – Не надо бояться, я не обману. За это можно купить многое. – Он поднял монету в руке. – А когда придет время платить еще, я скажу. – Еще один долгий взгляд на пояс. – Вам, ориссианам, недолго осталось жить в этом мире. Поэтому не надо беспокоиться, что денег не хватит.
И он заковылял прочь.
Не знаю, сколько времени прошло, до того как явились охранники. Невозможно было сосчитать часы и дни в этой беспросветной тьме. Новая камера казалась дворцом по сравнению с первой. Она была гораздо больше, не такая сырая, в каждую стену было вделано по полке с соломенными матрасами и пыльными одеялами, в которых почти не было вшей. И – верх роскоши – в камере были дрова и дырка в потолке для тяги.
Я занималась выкуриванием блох и клопов из одеял, когда привели Гэмелена. Волосы его были спутаны, кожа серая, но шел он бодро, поэтому я решила, что с ним все в порядке.
– Добро пожаловать в новую квартиру, маг, – сказала я. – Можете погреться у огня.
Гэмелен с облегчением вздохнул.
– Слава богам, это ты, Рали. Я думал, меня ведут ломать кости – или что похуже.
Он осторожно подобрался к огню – я не стала ему помогать, чтобы не обидеть, – и уселся возле него на корточках. Принюхавшись к запаху, идущему от бифштекса, принесенного Оолумпом, он спросил:
– Это что, мясо? Настоящее мясо?
– Это крыса, – ответила я, вылавливая из бульона ножку.
– Я начинаю любить крыс, – объявил он, отхлебывая с ложки. – Неплохо. – Крысиная ножка коснулась его губ. Гэмелен схватил ее и принялся жадно обгладывать.
– Можно достать еще, – сказала я. – Я знаю шеф-повара.
Отряхнув одеяло, я укутала его тощие плечи. Он устроился поудобнее, и сквозь его грязную бороду сверкнула довольная улыбка.
– О, как хорошо сидеть в тепле! Теперь я готов умереть. Что касается пыток, которые сулят нам наши хозяева, не думаю, что смогу тешить их долго. Не хотелось умирать на голодный желудок и с прострелом в пояснице.
– Вы слишком много говорите о смерти, волшебник. Лучше поешьте и согрейтесь как следует. Нам нужна ваша мудрость, чтобы сбежать отсюда.
