— Ты о чем? — Я встал налить себе еще чашку ненавистного ромашкового чая — ее приобретения. (Моя мать делала себе ванну для ног из ромашкового чая.) Но другой вариант был еще хуже — какой-то декофеинизированный диетический кофе не иначе как с Урана, купленный Саксони по совету миссис Флетчер.
Она отряхнула руки, веером брызнули крошки.
— Да, с местного кладбища. Я на днях прошлась по городу, на местности немного сориентироваться. И за почтой стоит очень симпатичная церквушка, прямо как с открытки — очень, ну, старая и английская. Темная такая, солидная, и каменная стена вокруг. В детстве я часто перетирала надписи с надгробий, так что интерес остался.
Сев обратно за стол, я пошевелил бровями вверх-вниз, как Питер Лорри[59]:
— Хи… Хи. Хи-и-и! И у меня тоже, дорогая. Крысы и пауки! Пауки и крысы!
— Ой, Томас, прекрати! Ты разве никогда не перетирал надгробные надписи? Они такие красивые! Томас, ты прекратишь дурачиться? Ну ладно, ладно, очень похоже вышло. Доволен? Вылитый вампир. Ты хочешь выслушать или нет?
— Хочу, дорогая.
Саксони засунула в тостер еще два куска хлеба — пшеничного с отрубями. Глядя, как она ест, иногда я думал, что в прошлой жизни она голодала.
— Я бродила между могилами, но что-то было не так, понимаешь? Как-то необычно, странно… не так. И вдруг я поняла. Все имена на надгробьях, или почти все, были из «Анны на крыльях ночи».
— Да ну?
— Честное слово. Лесли Бейкер, Дейв Миллер, Ирен Вайгель… Все до единого.
— Ты шутишь!
— Ничуть. Я собралась сходить за блокнотом и все их переписать, но потом подумала, что ты тоже, наверное, захочешь посмотреть, и не стала торопиться.
— Саксони, это фантастика! Почему ты мне раньше не сказала?
Она протянула руку над столом и сжала мою ладонь. Казалось, чем дольше мы вместе, тем больше ей нравится трогать меня и чтобы я ее трогал. Не обязательно с вожделением или нежностью, довольно простого телесного соприкосновения. Небольшой электрический контакт на секунду-две, чтобы другой знал, что ты есть. Мне тоже это нравилось. Но дело есть дело, тем более связанное с Франсом, так что я заставил Саксони поскорее дожевать ее тост, и мы отправились на кладбище.
Через пятнадцать минут мы уже стояли перед церковью Св. Иосифа. В детстве у меня было много друзей-католиков, которые всегда крестились, проходя мимо своей церкви. Мне не хотелось от них отставать, и они научили меня, как это правильно делать, и я тоже крестился, когда мы проходили мимо церкви вместе. А однажды ехали мы с мамой на машине и миновали церковь Св. Марии. Как добрый католик, каковым не был, я машинально перекрестился прямо перед расширившимися от ужаса методистскими очами матери. Мой психоаналитик чуть не свихнулся, несколько недель пытаясь выяснить, откуда взялся у меня такой импульс.
Пока мы с Саксони стояли там, передняя дверь отворилась и вышел священник, настоятель церкви. Он быстро спустился по крутым каменным ступеням и, сухо кивнув нам, торопливо прошел мимо. Повернув голову, я видел, как он садится в бордовый «олдсмобиль-катласс».
Саксони двинулась к церкви, и я последовал за ней. День был необыкновенно красив, а воздух прохладен. Налетавший сильными порывами ветер шелестел в кронах деревьев, поднимал повсюду летнюю пыль, и облака неслись над головой, как в ускоренной киносъемке. Солнце напоминало четкую, ясную печать в середине кобальтово-синего конверта.
— Ты идешь? Не бойся, маленькие человечки из могил тебя не укусят.
— Да, мэм. — Я догнал ее и взял за руку.
— Смотри. — Она указала ногой на надгробье.
— Ха! Брайан Тейлор. Как тебе это нравится! А там, смотри — Энн Меджибоу. Ой, Сакс, да они все здесь! Давай, начинай переписывать, а я пойду пока осмотрюсь.
По правде говоря, я не был в восторге от такого открытия. Не знаю, может, я действительно по натуре романтик, но я предпочитал, чтобы творчество моих кумиров несло отпечаток чистого вдохновения во всех своих аспектах. Сюжетная линия, окружающая обстановка, действующие лица, имена собственные… Чтобы все это принадлежало им одним, происходило из их головы — а не из телефонной книги, не из газеты, не с кладбища. А так Франс выглядел слишком человечным.
Время от времени в наш калифорнийский дом пробивались, несмотря на охранника, сумасшедшие поклонницы отца. Любимая его история была — «Женщина, звонившая в дверь». Она звонила так долго и настойчиво, что мой старик подумал, уж не пожар ли. Вообще-то он держал за правило не открывать дверь, но в этот раз открыл. Женщина, стискивавшая его фотографию восемь на десять, взглянула на свое божество и отшатнулась с порога. «Но почему вы такой низенький?» — возопила она и так и заливалась слезами, когда ее уволакивали.
Насчет надгробий Саксони была права: они оказались весьма любопытными и, на свой грустный манер, чарующими. И в них читалось столько боли!.. Дети, родившиеся 2 августа и умершие 4 августа; мужчины и женщины, успевшие похоронить всех своих детей. Так легко было представить пару средних лет в каком- нибудь унылом сером доме, ни словечка друг другу, фотографии умерших сыновей и дочерей в ряд на камине. Может быть, все эти годы замужества она обращается к супругу «мистер».
Я поправлял на одном из надгробий стеклянную банку с цветами, когда услышал, как меня зовет Саксони. Подозреваю, когда-то это были оранжевые бархатцы, но теперь они напоминали мятые шарики гофрированной бумаги.
— Томас! Томас, иди сюда.
Она была на другом конце кладбища, где земля шла под уклон. Саксони, опираясь на руку, присела на корточки у какой-то могилы. Я встал, и мои колени хрустнули, как сухой хворост. Мистер Хорошая Спортивная Форма.
— Не знаю, насколько тебя это обрадует. Здесь твой друг Инклер.
— О нет, только не это.
— А вот и да. Герт Инклер. Родился в тысяча девятьсот тринадцатом году, умер в тысяча девятьсот… Погоди-ка! — Она протерла рукой розовато-серый камень, — Умер в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом. Не такой уж и старый.
— Вот до чего доводят пешие прогулки вокруг света. Черт! Я был уверен, что мы сделали великое открытие. Персонаж Маршалла Франса, не мелькавший ни в одной из его книг. А оказывается, это просто какой-то жмурик с местного кладбища.
— Когда ты так говоришь, то похож на Хамфри Богарта[60]. «Жмурик с местного кладбища».
— Саксони, я ни под кого не подделываюсь. Извини за неоригинальность. Не все же мы такие творческие личности.
— Да успокойся, Томас. Иногда ты лезешь в бутылку, только чтобы посмотреть, заглочу ли я приманку.
— Смешанная метафора. — Я отряхнул о брюки испачканные землей ладони.
— Ах, извините, господин учитель английского.
Мы вяло обменивались колкостями, пока Саксони не замерла, увидев что-то у меня за спиной. И не просто замерла, а оцепенела — ну вылитая ледяная скульптура.
— Милое местечко для пикника.
Я понял, кто это.
— Привет, Анна.
Теперь на ней была белая футболка, новенькие хлопчатые штаны цвета хаки и те же потрепанные кеды: милашка, да и только.
— Чем это вы тут занимаетесь?
Как она узнала, что мы здесь? Случайность? Насколько я знал, единственный, кто нас видел, — священник, и это было всего несколько минут назад. Даже если он позвонил ей, как она добралась так
