веселым хихиканьем, а вязко, в замедленной съемке, под аккомпанемент бешено стучащего в висках пульса. Подожди, не трогай. Только смотри — до тех пор, пока сил сдерживаться уже не будет. А потом еще чуть- чуть подожди.
Он понял. Это был не первый раз, но из-за Милана, моего дня рождения и чудовищной концентрации волшебства в воздухе ожидание затянулось сверх всякой меры. Дэнни только продел горячий палец под цепочку и беззвучно побренчал. Я ощутила на груди колебание воздуха. Не отрываясь, мы продолжали смотреть друг другу в глаза.
— С днем рождения, моя Каллен.
После, не в силах ни двинуться, ни обтереться, я провалилась в сон. Мне приснилось, что мы навещаем могилу нашей дочери.
Со звонком мы разминулись минут, наверное, на двадцать. Когда сестра Дэнни позвонила из Северной Каролины сказать, что у его мамы случился на работе приступ и та госпитализирована, мы уже направлялись к миланскому аэропорту. Прогноз не обнадеживал; требовалась срочная операция по коронарному шунтированию, иначе ни за что нельзя ручаться.
Мои родители сообщили нам эту новость, когда мы вернулись в Нью-Йорк и подъехали к ним за Мей. Дэнни позвонил от них в Северную Каролину и узнал все неутешительные подробности. Мы решили, что ему лучше будет сразу вернуться в аэропорт и вылететь в Уинстон-Салем первым же рейсом, одному. Если он там застрянет, мы с Мей присоединимся к нему в любой момент. Но сейчас главное — чтобы он добрался туда как можно скорее.
Беда всегда в курсе, как застать вас врасплох. Только что вы уютно сидели дома у огня и вдруг — бац! — оказываетесь в совершенно незнакомом городе, без знания языка, все банки закрыты, у вас нет карты, и уже наступила ночь.
Родители спросили, не хочу ли я остаться у них, но я слишком перенервничала, чтобы принять их предложение. Мне хотелось только устроить Мей в манеже у солнечного окна в нашей гостиной, скинуть мятый дорожный костюм, принять душ… и почувствовать себя дома.
Я серьезно ошиблась, не оставшись у родителей. Они, как обычно, успели чудовищно избаловать Мей, и расставаться с завоеванными привилегиями та категорически отказывалась. Другими словами, мне пришлось воевать с ней до конца дня. Добро пожаловать домой, мамочка! Мы долго играли в гляделки, пытаясь перещеголять друг друга в свирепости, пока Мей наконец не сдалась и, злобно фыркнув, не уснула в своей кроватке с выразительной гримасой раздражения на лице.
Потом из города позвонил Элиот, поздравить с возвращением и узнать, что новенького. Когда я сообщила ему новости, он сказал, что зайдет через пару часов и принесет обед из ближайшего китайского ресторанчика (совершенно ужасного, кстати). Я была очень рада услышать его голос и облегченно вздохнула, что не придется весь вечер, такой долгий и пустой, куковать в одиночестве.
Настройка моих биологических часов была совершенно сбита, и после звонка Элиота я стала неудержимо клевать носом. Хотела я того или нет, надо было поспать.
Разбудил меня телефон. Когда я открыла глаза, в комнате было темно. Звонок заливался пронзительно и с непонятным ожесточением. Я с тревогой взглянула на часы, и зеленый циферблат сообщил мне, что я проспала больше трех часов.
Вскочив с кушетки, мало что соображая со сна, я столкнулась с Элиотом, который на цыпочках выходил из кухни с агукающей Мей на руках. Я была так удивлена, что пронзительно вскрикнула, напугав всех.
— Каллен, это всего лишь я! Возьми трубку.
Дэнни звонил от сестры; мама его была очень слаба, но состояние стабильное. Если все будет по- прежнему в порядке, операцию сделают утром; шансы вроде неплохие.
— Что значит «неплохие», Дэн?
— Больше, чем пятьдесят на пятьдесят, так доктор говорит. Ты позвонила Элиоту?
Он сейчас здесь. Дэнни, ты как, в порядке?
— Нет, Калли, я напуган и волнуюсь. А ты как думала?
За это-то я его и любила — он не стал отвечать: «Все путем, я ведь железный». Он действительно железный, только сейчас не время петушиться. Сейчас время молиться, дрожать в страхе и ощущать себя лилипутом.
Милый, я могу тебе чем-нибудь помочь? Его улыбка передалась мне даже по телефону.
— Покрепче обними за меня Мей и скажи, что я скоро буду дома. Я позвоню завтра, как только что-то узнаю.
Мы попрощались, хотя прощаться как раз не хотелось, но больше говорить было не о чем. Элиот обошел комнату, зажигая лампы:
— Ну так что, будешь рассказывать или сначала перекусим? Я принес фаршированные блинчики и зелень.
— Элиот, я так рада, что ты сегодня здесь. Он улыбнулся и кивнул:
Я тоже. Давай поедим, а потом расскажешь про Милан. Это было чудесно? Я что-нибудь упустил?
5
Теперь поспевать за мистером Трейси не составляло труда. Он с усилием ковылял на трех лапах и очень быстро уставал. Вдобавок его тормозил снег.
На Пепси и на мне были неуклюжие парки, наспех скроенные из нерльмуевых шкур. От них невыносимо пахло тыквенным пирогом, зато нам были не страшны ни холод, ни буран — который, казалось, не прекращался ни на минуту, бушевал день за днем.
Мы переходили через Броцхуль, рондуанский аналог Альп. К счастью, настоящее скалолазанье нам не грозило, и все ограничивалось пешим штурмом перевалов — в снегоступах размером с дорожные знаки.
Возглавлял шествие мистер Трейси; под самым его брюхом вышагивали четверо негнагов, защищенные таким образом от снега. Понятия не имею, почему они решили нас сопровождать, но это оказалось очень кстати. Крохи отличались серьезным нравом и не были расположены шутить, но на свой манер взяли нас под опеку.
И главное, эта местность была знакома им как свои пять пальцев.
Мистер Трейси не возражал против того, что они нас ведут, и это меня очень тревожило. Жестоко просчитавшись с Марцио и лишившись лапы, пес-великан будто утратил некий стержень, словно бы обвис, едва колыхаясь, как тяжелый флаг на слабом ветерке. Не знаю, какая потеря оказалась невыносимее — доверенных друзей, лапы или просто желания двигаться дальше, — но теперь мистер Трейси представлялся усталым незнакомцем, которого ничем не проймешь. Когда мы останавливались на ночлег, физически пес был с нами, но замыкался в себе настолько, что достучаться до него можно было лишь с превеликим трудом. В конце концов мы перестали и пытаться.
За Броцхулем нас ждал Джек Чили. Мы должны были перебраться через горы, бросить ему вызов, вступить (я так полагала) в схватку и попробовать взять верх. Этот этап путешествия мы в своих разговорах дружно игнорировали — что толку-то? В возможностях нашего противника мы более чем убедились. Вдобавок, поскольку ему уже не надо было притворяться верблюдом Марцио, Чили в полной мере проявил свои злодейские таланты.
Пример? Каждый вечер негнаги выводили нас к какой-нибудь горной хижине, где мы останавливались на ночлег. Они говорили, что хижины эти поставил Стастны Паненка[69], переходя Броцхуль несколько веков назад со своими Боевыми Псами в поисках Ароматического Молота. Когда мы с Пепси услышали это объяснение, то уже с ног валились от усталости и не стали выпытывать подробности ни о Стастны, ни о его Молоте.
Войдя в первую из хижин, мы были потрясены, обнаружив, что в очаге весело горит огонь, а на столе посредине комнаты накрыт ужин. Но в хижине не было ни души — как и во всех последующих.
