– Мне подумалось, ты захочешь его иметь. Давай окажем ей любезность – разыщем типа, который ее убил.
Когда мы вошли, в «Хижине Дика» было полно знакомых лиц. Ресторан выглядел точно так же, как в те годы, когда моя семья приезжала сюда поужинать. Оформленный в стиле деревянной хижины из круглых бревен, он весь оставался в пятидесятых годах, когда господствовали бифштексы и отбивные, «передайте соль» и «не желаете еще масла в печеную картошку?» Если бы вы попросили воды «Перье», вас бы запинали не сходя с места. Я обожал это заведение.
Я сел за столик к Эдварду Дюрану, Элу Сальвато (все такому же нервному, с бегающими глазами, поглощенному собой и своим посредственным, мелким успехом), Дону Мэрфи, мастеру издавать непристойные звуки на уроках, Мартине Дарнелл, в прошлом девушке моей мечты... Если бы не Дюран, я бы предался самой разнузданной ностальгии.
Первая часть ужина прошла за разговорами о старой шайке и за воспоминаниями о прошедших с тех пор годах. Это была оживленная интересная беседа, и временами я чувствовал себя столетним, а через мгновение – снова тринадцатилетним. Мартина рассказала, как в шестом классе учила Патрисию Пауэлл французским поцелуям, посасывая водопроводный кран. Сальвато пытался заинтересовать меня инвестициями в обувную фабрику где-то в Бангладеш. Мэрфи спрашивал, помню ли я, как он пускал ветры на уроке истории. Все говорили и смеялись, и мне вспоминалась строка из какого-то романа, однажды процитированная Вероникой: «Давным-давно было время, о котором некоторые говорят, что оно все еще продолжается».
Фрэнни переходил от стола к столу, после всех этих лет так и оставшись распорядителем церемоний. Все проверив, он убедился, что всем хватает закуски и заботы. Позже Магда сказала мне, что он полностью оплатил похороны, и это обошлось ему, наверное, в несколько тысяч.
Через некоторое время подняв глаза, я с удивлением увидел Джонни Петанглса, пожиравшего гигантский бифштекс. Рядом, обняв его за широченные плечи, сидел Маккейб и что-то серьезно ему говорил. Джонни ел и кивал, не отрывая глаз от тарелки. Я не понял, что происходит, но тут к моему рукаву прикоснулся Дюран.
– Как продвигается книга?
Остальные за нашим столом были поглощены беседой о местной баскетбольной команде, и у меня хватило времени рассказать Эдварду, что случилось с нашей последней встречи.
Он был потрясен рассказом о том, как Веронику избили и ограбили в метро. Задал множество вопросов, в подробностях выясняя, как убийца вышел на нее, что сказал, и прежде всего как он мог вообще узнать про нее. Я ухмыльнулся, услышав, как в нем просыпается прежний прокурор. Хотя я по мере сил давал исчерпывающие ответы, Эдварда они явно не удовлетворили. В конце концов, я признался, что больше ничего не могу ему рассказать, так как мы с Вероникой больше не встречаемся. Услышав эту новость, он сделал большие глаза, но не стал расспрашивать, за что я остался ему благодарен.
Он замолчал и ушел в себя. Когда я спросил, как он себя чувствует, Дюран потрепал меня по руке и ответил:
– Прекрасно. Я просто задумался о Веронике. Похоже, это странная женщина, но она очень вам предана. Мне жаль, что отношения у вас не сложились. Ей потребовалось большое мужество, чтобы пойти на ту встречу.
Я хотел было ответить, но тут кто-то постучал по стакану, и все затихли. Фрэнни встал с вилкой в одной руке и стаканом вина в другой. Рядом Джонни Пентаглс все еще трудился над своим бифштексом. Остальные смотрели на Маккейба.
– Я только хочу сказать несколько слов, а потом можете вернуться к еде. Мы собрались здесь, в любимом ресторане Житки, чтобы попрощаться с ней. Я знаю, что она была бы рада, потому что все вы были ее друзьями, а она любила хорошую компанию. В такое время легко развести старомодную поэзию, – он посмотрел на меня, – насчет того, что мы потеряли прекрасную женщину...
– Давай, Фрэнни, разведи! – крикнул Сальвато.
Все захихикали.
– Ладно, как-нибудь в другой раз. А сейчас мне хочется сказать две вещи. Первое: я бы хотел предложить тост за Житку Острову, где бы она ни была. Надеюсь, она где-то здесь, рядом, но даже если нет, возможно, она нас слышит. За тебя, Житка. Мы тебя любим. Нам тебя не хватает и без тебя Крейнс- Вью навсегда что-то утратил.
Он высоко поднял стакан. Мы сделали то же и выпили. Как чудесно, когда столько людей тебя любят! Какое удивительное завершение.
– И второе: как все вы знаете, Житка обожала оперетту «Пензансские пираты». Она постоянно ее пела, и если вы когда-нибудь слышали ее пение, то знаете, какой ужасный у нее был голос. Но она не смущалась. Это были ее песни, и она все их помнила наизусть... В дань памяти я попросил Джонни спеть ее любимую песенку. Она научила его петь ее, так же как Паулина тридцать лет назад научила его читать. И потому он ее исполнит лучше всех. Джонни, ты готов?
Среди воцарившегося молчания Петанглс с громким стуком уронил на тарелку нож и вилку. Быстро вскочив, он вытер рукой губы, и во второй раз в жизни я услышал, как Джонни-газировка поет. Его голос был в точности таким, как я запомнил в тот день, когда он пел «Шерри» в доме Тиндалла, держа на коленях Джека, – мягкий, высокий и нежный.
Он пел без выражения. По-видимому, слова ничего для него не значили. Он просто пел песенку, которой его научила Житка, и хотел исполнить ее правильно. Он запнулся лишь на одной строчке, но это его не остановило. Закрыв глаза, Джонни кивнул, словно ободряя себя, потом заторопился и без задоринки допел до конца. Большинство присутствовавших заулыбались, слушая его странное исполнение, но когда он дошел до конца этой забавной, довольно сложной песенки, у всех на глазах были слезы. Всем нам хотелось сфотографировать его поющего и послать снимок Житке где бы она ни была. Показать ей, как хорошо он спел, как хорошо она его научила.
Часть третья
Когда я вернулся к себе в Коннектикут, на автоответчике накопилось девять сообщений, и все от
