мужчины, усталое, осунувшееся от недуга и тем не менее смеющееся. Зубы у него были крупные и желтые. Глаза ввалились, щеки запали, но он веселился от души.
Позади него стояла чернокожая женщина в белом халате. Медсестра. На груди у нее красовался бейджик с надписью красными буквами: «Мишель Маслоу, МС». Брови ее были сурово нахмурены, но рот, явно помимо ее воли, растянулся в улыбке. Это делало ее похожей на школьную учительницу, уличившую старшеклассников в какой-то безобидной проделке. Пышные формы и белоснежное платье сестры резко контрастировали с видом больного, лежавшего на кровати. От нее веяло силой и здоровьем, он же казался скорее мертвецом, чем живым человеком.
Воинственно подбоченившись, сестра Маслоу изрекла:
— Это вы, профессор, дали мне такое гадкое прозвище. Вот мистер Этрих, он не то что некоторые. Он настоящий джентльмен. А не такой бессовестный, как вы, Тиллман Ривз. — Голос у нее был глубоким и на удивление звучным. С такими голосовыми связками она могла бы командовать десантниками.
Глаза, в которых застыло выражение веселья и страдания, по-прежнему были устремлены на лицо Этриха.
— Берегитесь! Во дворе злющая черная сучка.
Сестра скорчила свирепую гримасу и осуждающе поцокала языком.
— Давайте-давайте! Продолжайте в том же духе. Только как бы вам на себя пенять не пришлось! Постыдились бы хоть своего соседа, мистера Этриха. А то, что вы больны, профессор, не дает вам права хамить персоналу, вот так-то!
Улыбка на осунувшейся физиономии Ривза стала еще шире. Он обернулся к ней через тощее плечо и оживленно возразил:
— То, что я прозвал вас Черной Сучкой, вовсе не означает, что я отношусь к вам без должного уважения, сестра Маслоу. Наоборот, я считаю, что мне с вами очень даже повезло — шутка ли, встретить под конец земной своей жизни Цербера во плоти! Кстати, выходит, я долгие годы заблуждался насчет пола этого песика. Ведь вы женщина. Помнится, Гесиод в своей «Теогонии»[1] утверждал, что у Цербера пятьдесят голов, но все они ничто по сравнению с одной вашей, мадам. Я в этом убедился, пока лежал здесь.
Она скрестила руки на груди:
— Пять десятков, говорите? Верно. Я ведь не поленилась отыскать в энциклопедии этого вашего Цербера, про которого вы по целым дням толкуете. И если уж вам взбрело на ум обозвать меня собакой, стерегущей врата ада, так советую вам поберечься: у меня полон рот клыков!
— Гав!
Она немного наклонилась вперед, намереваясь ему ответить. Лицо ее осветила широкая улыбка. Этрих, внимательно взглянув на нее, внезапно обнаружил, что она вовсе не толстая — просто очень уж крепко сбита. Под темной кожей полуобнаженных рук играли тугие мускулы. Он нисколько не сомневался, что при желании она вполне смогла бы сгрести их с Ривзом в охапку и подбросить в воздух.
И в этот миг тент рухнул. Во всяком случае, собственная смерть запечатлелась в памяти Этриха в виде именно этого образа. Его жизнь внезапно стала не чем иным, как большим парусиновым тентом цирка шапито, и кто-то взял и повалил все опоры, на которых тот держался. Его земное бытие разом захлопнулось, сложилось, рухнуло под звуки дружного смеха медсестры Маслоу и Тиллмана Ривза. Он почти не почувствовал страха, скорее просто опешил от неожиданности, настолько быстро все произошло. Он не мог вздохнуть. Все органы и системы его тела вдруг перестали работать — язык, губы, горло, легкие. Одной короткой секунды хватило на то, чтобы все его существо плотно затворилось в себе, как устрица между сомкнутыми половинками раковины. Ни стона, ни хрипа, ни единого жеста, взмаха рукой, попытки кивком позвать на помощь. Ничего. С ним было покончено. Он понял, что умирает, лишь через миг после того, как жизнь его покинула. Винсент Этрих умер, глядя на смеющихся людей.
Разумеется, он очутился в кромешной тьме. Он угодил в никуда, в пустоту, которая, как он тотчас же с удивлением обнаружил, была вовсе не беспредельной, а имела границы, и он чувствовал их близость. Ощущение было такое, как если бы его заперли в маленьком темном чулане. Ощущение? Да, ошибки здесь не было: умерев, Этрих не утратил способность чувствовать. Стоило ему осознать этот невероятный факт, как его ослепила вспышка света, нестерпимо яркая, как луч прожектора, направленный прямо в глаза.
— Поздравляю, Винсент. Что и говорить, тебе давно пора было увидеть и понять все это. Вот, держи сувенир.
Все еще жмурясь от яркого света, он почувствовал, как ему что-то вложили в руку. Рука. У него была рука. И кожа на ней могла осязать. Опустив глаза вниз, он увидел на ладони маленький квадратный кусочек бумаги. Фотография? И вскоре, когда зрение обрело былую ясность, он смог как следует ее разглядеть. Голова его непроизвольно откинулась назад, как будто ему поднесли к носу пузырек с нашатырем. Потому что на фото было изображено то, что он видел в последний миг своей жизни: хохочущие Тиллман Ривз и Черная Сучка Мишель. Оба глядели прямо в объектив.
С трудом оторвав взгляд от фотографии, Этрих обнаружил, что по-прежнему находится в спальне Коко. Он сидел в чем мать родила на краешке ее кровати.
— Наконец-то! А то ведь я уже всякую надежду потеряла.
Резко вздохнув, она встала с кровати, прошагала к двери и вышла из комнаты. На него она даже не взглянула. Через несколько секунд он услыхал, как сработал сливной бачок. Она вымыла руки и вернулась в спальню. Остановилась посреди комнаты и обратила на него торжествующий взгляд.
— Я умер?
Он с трудом заставил себя произнести это слово, голос его предательски дрогнул в самом начале, на протяжном «у» и в конце: вместо твердого «р» с губ сорвалось что-то совсем невнятное.
— Да, Винсент, ты умер.
— Так я мертв?
— Нет, ты был мертв. А теперь снова жив. Посмотри вокруг хорошенько. Все как прежде. Твоя жизнь продолжается.
Он помотал головой. До него не сразу дошел смысл ее слов.
— Почему? Почему я вернулся к жизни? Почему я не помнил, что умер?
Собственный голос показался ему каким-то странно тонким, тихим, чужим. Словно доносился откуда-то издалека. Голос ему изменил. Все, что до сей поры он привык считать своим миром, вдруг изменилось до неузнаваемости и потеряло всякий смысл.
Коко, остановившаяся неподалеку от него, убрала ладони с обнаженных бедер и красноречиво развела руками. Она не знала.
— Но тогда кто ты такая? Уж это-то тебе должно быть известно.
Плутовато улыбнувшись, она несколько раз качнула головой.
— Я — Коко.
— Скажи мне, кто ты?
— Твоя радость. Пиратская карта острова сокровищ. Клады отмечены крестиками. Да ты и сам видел. — Слегка наклонив голову, она коснулась пальцами шеи под самым затылком. Там у нее было вытатуировано имя Бруно Манна. — Я здесь, чтобы удержать тебя от любого ложного шага. Твой ангел- хранитель. Я полномочный представитель всех тех, кто обитает там, наверху, и я должна помочь тебе найти верный путь, Винсент. — Немного понизив голос, она добавила: — Ты вернулся к жизни в тот самый миг, когда увидел меня сквозь витрину магазина. Поэтому я спросила, помнишь ли ты свою жизнь до нашей встречи?
Такое невозможно было даже представить себе, а уж тем более — поверить в реальность подобного кошмара. Этриха замутило. Закрыв лицо ладонями, он усилием воли загнал свой здравый смысл назад, в клетку мысленного пространства.
— Так я умер? Умер, а после воскрес, вернулся к жизни, к той же самой, прежней жизни? — Говоря это, он обращался не к ней, а к себе самому. Ему необходимо было произнести эти слова, вслушаться в их звучание. Он закинул голову назад и крикнул: — Но тогда почему я не помню? Не помню, что со мной было после смерти? Разве такое могло стереться у меня из памяти?
Коко приняла позу бейсболиста, готового принять очередную подачу.
— Ты месяц пролежал в больнице с диагнозом рак печени. Под конец тебя перевели в палату к
