Но это все, чем я могу тебе помочь. – Она хотела еще что-то добавить, но Забалино предостерегающе тронула ее за руку. Франсес провела языком по своим тонким губам и посмотрела на меня с жалостью. И с тревогой.
В детстве я подхватила менингит. Однажды летом, вернувшись домой после прогулки с Зоуи Холланд, я пожаловалась матери, что у меня болят голова и шея. Не отрывая глаз от телеэкрана, она велела мне лечь в постель. Пообещала, когда программа закончится, прийти померить мне температуру. Я пошла к себе в комнату, легла в постель и быстро заснула. Когда мама наконец пришла, она не могла меня добудиться. Самым необычным во всем этом было то, что, пребывая в коме, я чувствовала абсолютно все, что происходит вокруг меня. Просто не могла на это реагировать. Слышала я и как мать впала в панику оттого, что ей было меня не добудиться. Просто я не могла ни открыть глаза, ни разжать губы, чтобы сказать ей: «Ма, не кричи так, я здесь».
Я помню, как приехала «скорая помощь», как надо мной трудились врачи, а потом меня вынесли из дому и повезли в больницу на машине с воющей сиреной. Мне казалось, что я не сплю, а скорее нахожусь за стеклом или за тонкой прозрачной завесой, в каком-нибудь полудюйме от нормальной жизни. Через два дня я вышла из комы – мне захотелось в туалет.
На обратном пути в Крейнс-Вью я вспоминала в машине Маккейба о тех днях, о том, что я чувствовала, находясь в коме и в то же время пребывая в сознании. Здесь и в то же время не здесь; воспринимаешь все, а возможности реагировать – ноль. Теперь со мной происходило что-то очень похожее. После того как увидела празднование дня рождения несуществующего мальчика, я постоянно наблюдала за течением собственной жизни словно с
Авария наверняка произошла всего за несколько минут до того, как мы проехали поворот. Из-под смятого серебристого капота все еще поднималось облако густого дыма. Пахло раскаленным маслом и искореженным металлом. Из машины доносились звуки песни «Салли, обойди розы». Вокруг не было ни души. Странную тишину, царившую на этой узкой дороге в нескольких милях от Крейнс-Вью, пронзала только мелодия песни.
Выругавшись, Маккейб съехал на обочину в сотне футов за изувеченной машиной. Покрышки заскрежетали по грунту, разбрасывая камушки и комья земли. Не говоря ни слова, он выскочил из машины и побежал через дорогу, к врезавшемуся в телефонный столб «БМВ». Удар был так силен, что передняя часть автомобиля фута на два поднялась над землей. Сзади из машины не переставая капала какая-то неприятная жидкость. Я думала, это вода, пока не заметила, какая она темная. Я подняла глаза к вершине телефонного столба. Странно, но на черных проводах сидели птицы, деловито озираясь по сторонам и перекликаясь между собой. Провода едва заметно подрагивали под их почти невесомыми телами.
Маккейб подбежал к машине с правой стороны и склонился к окошку. Я следовала за ним по пятам, прижимая руки к бокам.
Он заговорил спокойным голосом, обращаясь к тем, кто мог его слышать внутри. Его голос звучал так тепло и участливо, что я не могла не восхититься этим.
– Вот и мы. Мы здесь, чтоб вам помочь. Кто-нибудь ранен? Кто-нибудь… – Он внезапно замолчал и отступил на шаг от машины, – Худо дело. Хуже некуда. – Прежде чем он ко мне повернулся, я сама увидела, что творится в салоне.
Ось рулевого колеса насквозь прошила грудь Хью Оукли. Голова его была повернута в другую сторону, и я, слава богу, не видела его лица. Шарлотта Оукли не пристегнула ремень и со всего лету врезалась в ветровое стекло. Стекло ее остановило, но она с такой силой ударилась головой, что оно все покрылось паутиной трещин. То, что осталось от ее прежде прекрасного лица, было похоже на расплющенную сливу. На коленях у нее лежал обломок руля, перекрученный, как какой-то диковинный инструмент. Ребенок, их сын, сидел сзади. Он тоже погиб. Он лежал на спине, закинув руки за голову, один глаз открыт, другой зажмурен. На нем была футболка с изображением Уайла Э. Койота с шашкой динамита, зажатой в лапе. Голова мальчика была вывернута под неестественным углом. Но самое главное – он был старше, чем час назад, когда я видела его в коридоре Фибергласа. Он
Глядя в салон с тремя мертвыми телами, я поняла, что это значит.
Что бы произошло, если бы Хью не умер, а бросил меня и вернулся к Шарлотте? Вот это.
У них родился бы сын, и несколько лет они прожили бы счастливо. Одиннадцать или двенадцать, может, тринадцать. Однажды они поехали бы на загородную прогулку в своей новой элегантной серебристой машине. И все кончилось бы вот этим: лицо как раздавленная слива, Уайл Э. Койот, зловещая красота паутины трещин на ветровом стекле.
Маккейб побрел назад к своей машине, чтобы взять мобильник и вызвать кого полагается, а я все еще пребывала в защитной «коме». Иначе, увидев, что стряслось с Хью Оукли, я сошла бы с ума. А так я просто стояла у машины и слушала беззаботно-веселую песенку, доносившуюся из салона. Я не ощущала ни дурноты, ни головокружения, ведь я понимала, что все это не на самом деле, что все было не так. Он умер тихо, когда мы были вдвоем, и его ладонь лежала на моем затылке, и только что отгремела летняя гроза. И так, по-моему, было гораздо лучше, правда? Умереть тихо, с сердцем, исполненным любви, с надеждами на будущее, живя с женщиной, любившей его такой любовью, в какую она прежде и поверить не могла. Я все готова была ему отдать; достала бы Луну с неба, чтобы наша жизнь сложилась. Я посмотрела на него. Мне надо было задать ему вопрос, на который он не мог ответить, потому что умер. Умер везде. Умер здесь и умер в моей жизни.
– Какая жизнь была бы для тебя лучше? В какой из них ты мог бы остаться живым?
Безучастные птицы продолжали взлетать с проводов и вновь опускаться на них, их деловитый щебет не прерывался ни на минуту.
Пощечина современности
До Крейнс-Вью меня довез один из членов городской добровольной пожарной дружины. Маккейб остался на месте катастрофы. После того как прибыли пожарные и «скорая» и сделали все, что могли, Маккейб попросил своего приятеля, чтобы тот подбросил меня до дома.
Некоторое время мы ехали в молчании, потом мужчина спросил, знаю ли я погибших. Я заколебалась, прежде чем ответить нет. Он потянул себя за мочку уха и сказал, что это жуткая вещь, просто жуткая! Не только само по себе, но еще и потому, что Сальвато были славными людьми. Сам он давно знал Эла и несколько лет назад даже голосовал за него, когда тот баллотировался на мэра.
Совершенно сбитая с толку, я спросила, о ком это он говорит. Он указал через плечо большим пальцем в ту сторону, откуда мы ехали.
