до которой бог знает сколько световых лет, – и через самый мощный телескоп не разглядишь. А потом становишься старше и обнаруживаешь, что никакая это не далекая звезда, а огромный астероид, который скоро проломит тебе башку.
– И что теперь, доктор Дулитл[5]?
– Теперь, наверно, мне придется его похоронить.
– Надеюсь, не у нас на заднем дворе.
– По-моему, самое лучшее место – под твоей подушкой.
Мы улыбнулись, глядя друг другу в глаза. Она чмокнула воздух между нами.
– Пошли, Паулина. У нас куча дел.
Магда вышла, но Паулина не торопилась. Медленно пятясь к двери, она, как загипнотизированная, не отрывала взгляда от пса. У дверей она остановилась, чтобы вглядеться еще. За дверью моего кабинета раздался громкий взрыв смеха. Очевидно, Магда поделилась с остальными печальной новостью.
– Догоняй маму, Паулина. Мне надо его во что-нибудь завернуть и унести отсюда.
– А где ты собираешься его хоронить?
– Где-нибудь на берегу реки. Чтобы вид был красивый.
– А это не будет нарушением закона – хоронить его там?
– Если вдруг я себя на этом поймаю, обязательно арестую.
Последняя моя фраза вывела ее из транса, она ушла.
Даже мертвый он выглядел бойцом. Какую бы жизнь он ни вел, к финишной ленточке подошел на всех четырех (вернее, трех) и умер стоя. Истратил все свои силы, без остатка. Это было ясно с первого же взгляда на него. Голова вжата в плечи, глубокие шрамы на макушке зловеще розовеют. Хотел бы я знать, в какой переделке этот бедняга получил их, черт побери.
Наклонившись, я осторожно накрыл пса дешевым одеялом и медленно перевалил его тело. Оно было тяжелым, обмякшим. Его здоровая передняя лапа вдруг высунулась наружу. Заталкивая ее назад, я ее слегка пожал.
– Меня зовут Фрэнни. Сегодня я носильщик твоих лап.
Я поднял узел и понес его к двери. Она вдруг распахнулась, и в проеме показался патрульный Большой Билл Пегг, изо всех сил старавшийся подавить улыбку.
– Помочь, шеф?
– Нет, сам управлюсь. Открой только дверь пошире.
Снаружи толпились несколько человек. Мой выход они сопроводили бурными аплодисментами.
– Очень смешно.
– На твоем месте я не стал бы открывать зоомагазин, Фрэнни.
– Что это у тебя там в одеяле? Никак поросята?
– Хорош гость, нечего сказать: возьми да и умри прямо у радушных хозяев.
– Вы, ребята, просто завидуете, что он помер не у вас, а у меня в кабинете, – сказал я на ходу.
Взрывы хохота и шутки неслись мне вслед. Олд-вертью оказался довольно увесистым. И уложить его в машину было совсем непросто. Я сначала опустил его на крышку багажника и полез в карман за ключами. Сунул один из них в замочную скважину, послышался щелчок – и все. Тело не давало крышке подняться. Я приподнял узел на плечо и снова повернул ключ. На этот раз крышка поднялась. И в эту самую минуту над моим левым ухом раздался громовой глас:
– Почему ты кладешь эту собаку к себе в багажник, Фрэнни?
– Потому что она мертвая, Джонни. Я ее хочу похоронить.
Джонни Петанглс, наш городской придурок, на цыпочках подобрался к машине и заглянул через мое плечо в багажник.
– Можно и я с тобой? Поглядеть хочется.
– Нет, Джон, – я пытался прислонить Вертью к одной из стенок багажника, чтобы его не кидало туда- сюда на ходу, но кто-то мне мешал.– Джон, двигай отсюда! Тебе что, делать нечего?
– Ага. Где ты хочешь его похоронить, Фрэнни? На кладбище?
– Кладбище только для людей. Я еще не решил. Можешь ты наконец подвинуться, чтобы я его здесь устроил?
– Как ты его собираешься устроить, если он мертвый?
Я замер и закрыл глаза.
– Джон, как насчет гамбургера?
– Это было бы расчудесно.
– Заметано, – я вынул из кармана пятидолларовую бумажку и протянул ему. – Купи гамбургер, а когда с ним покончишь, отправляйся ко мне домой и помоги Магде с дровами, идет?
– Идет, – он зажал деньги в кулаке, но с места не сдвинулся. – Возьми меня с собой. Я буду себя вести тихо-тихо.
