— Мой мальчик… — мысли ее так путались, что она не могла закончить фразу.
— Спокойно, — повторил он, включил холодную воду и сунул ее руку под кран. — С вашим мальчиком все будет прекрасно. Я же сказал, мы что-нибудь придумаем насчет кота. Не беспокойтесь о вашем сыне.
Она удивленно заморгала, пытаясь понять, правильно ли она его расслышала.
— Что-нибудь придумаем?
— Да. Держите руку под водой, а я схожу за бинтом.
Он перестал ее придерживать, и она вдруг почувствовала себя слабой и беззащитной. Колени ее дрожали. Она смотрела на него удивленно и недоверчиво.
— И снимите, ради Бога, эту проклятую шляпу, — сказал он с раздражением. Затем сам протянул руку, снял с нее шляпу и положил ее на стойку. Потом с тревогой посмотрел в ее глаза, быстро повернулся и вышел за дверь.
Содрогаясь от боли, Линда продолжала держать руку под холодной водой. Грэг вернулся почти мгновенно и так неслышно, что испугал ее.
— Дайте сюда, — пробормотал он, беря ее пораненную руку. Он вытер ее чистым полотенцем и подвел Линду к кушетке.
Она не хотела садиться, не хотела, чтобы он ухаживал за ней, но ее ослабевшие колени подвели ее. Она почти рухнула на кушетку. Он сел рядом и так близко, что рукав его рубашки с попугаями все время задевал ее.
— О Господи, — пожаловался он. — Вы, наверняка, всегда, если уж что-нибудь делаете, то от души, с полной отдачей. Не так ли? Вам еще повезло, что не нужно накладывать швы. Как же вы сможете заботиться о ребенке и коте, если потеряете много крови?
К своему стыду, она лишь издала какой-то беспомощный звук, похожий то ли на всхлипывание, то ли на икоту.
Он умело забинтовал ей раненую руку. Ее удивила сила и уверенность его пальцев. Разорвав конец бинта надвое, он быстро завязал его на запястье. Боль в руке начала немилосердно пульсировать.
Она взглянула на стол и чуть не умерла от стыда. Пиво и разбитое стекло поблескивали в убывающем свете. Как это по-детски, подумала она, взять и разбить бутылку. Как все это глупо и чересчур эмоционально.
— Ну, ну, — тихо сказал Грэг. — Вы еще поживете и успеете оскорбить меня как-нибудь в другой раз.
Она потихоньку отняла у него руку, положила к себе на колени и взглянула на него со смешанным чувством досады и благодарности. На его безобразной рубахе она увидела пятно своей крови на желтой грудке одного из попугаев.
— Ваша рубашка, — кивнула она на нее. — Я испортила вашу рубашку.
— Эта рубашка была испорчена уже при рождении. — Нисколько не смутившись, он быстро снял ее и швырнул в угол салона.
Она прикусила губу, сжала здоровую руку в кулак и сунула ее в карман. И тут в ужасе увидела, что низ и рукав ее белого жакета тоже были покрыты мелкими каплями крови.
— У вас кровь на жакете, — сказал он. — Теперь не отойдет.
Огорченная, она продолжала смотреть на свой испорченный жакет. Ей трудно было взглянуть на него, такого голого и, неожиданно для нее, такого доброго.
— Я вела себя очень глупо.
Он засмеялся спокойно и добродушно.
Она украдкой посмотрела на него сбоку. Он больше не улыбался. В слабом вечернем свете лицо его было неясным и почти мрачным.
— Вы сейчас совсем другой, — мягко сказала она. — Вам уже не так обидно.
Он пожал одним плечом, вызвав этим движением игру света и тени на своих обнаженных мускулах.
— Это снаружи, а внутри я кровоточу на сумму около пятидесяти тысяч долларов.
Она не знала, что ответить. Даже не решалась поблагодарить его, боясь, что он передумает. Прислонившись к узкой спинке кушетки, она придерживала покалеченную руку. Боль в ней продолжала пульсировать в такт с быстрым биением ее сердца.
— Я ведь ничего не знал о вашем ребенке, — сказал он хриплым голосом. — Ни про аварию, ни про его отца и все остальное. Ни про то, что он перестал говорить. Я же не людоед какой-нибудь.
Она серьезно посмотрела на него.
— Этот кот для него — все на свете. Я бы не вела себя так, если бы было иначе. Бозо был первым, кто сделал его счастливым впервые за полтора года после смерти его отца.
Наступило долгое молчание. В салоне уже темнело.
— А как вы? — спросил Грэг, все еще не улыбаясь.
— А что я?
— Вас что-нибудь сделало счастливой за последние полтора года?
Она снова посмотрела вниз, на белую повязку на своей руке.
— Мой сын Томми. Я счастлива, что у меня есть Томми.
Он резко вздохнул.
— Мне следует проверить свою голову. Я становлюсь глупым и сентиментальным. Я хочу сохранить права на фотосъемку кота. Хочу, чтобы о нем заботились так, как я скажу. Хочу оставаться его официальным владельцем, а вам — отдать его во временное пользование. На длительный срок.
Он провел рукой по своим волнистым волосам и, ссутулив плечи, уставился на темный пол.
— Вы… серьезно? — спросила она, запинаясь. — Мы, правда, можем как-то договориться, чтобы Томми мог оставить кота у себя? Все, что я говорила, я говорила серьезно. Я пойду на все, чтобы оставить его у себя. На все.
Он резко повернулся к ней, и даже в темноте она поняла по его взгляду и по его внезапно напрягшемуся телу, о чем он подумал.
— Я не имею в виду ничего непристойного, — поспешно поправилась она. — Я порядочная женщина.
Наступила долгая и неловкая пауза, в течение которой он молча разглядывал ее в сгущающихся сумерках. Она почувствовала, что в нем снова что-то изменилось.
— Это верно, — пробормотал он наконец с легким сарказмом в голосе. — Вы именно такая — порядочная женщина. Даже когда бьете бутылки о стол, вам удается каким-то образом выглядеть порядочной.
— Ах… это, — смутилась она. — Я сейчас все уберу. Мне, конечно, не следовало…
Она начала подниматься, но он быстро удержал ее на месте. Яхту слегка покачивало на воде, и сердце у Линды начало биться в такт с этим покачиванием.
— Оставьте, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Я сам все уберу. Дайте-ка я лучше посмотрю на вас.
Он потянулся и свободной рукой включил небольшую медную лампу на стене. Линда зажмурилась от внезапного потока золотистого света. Он падал на красивое лицо Грэга Хьюстона, его бронзовые плечи и мерцал в кудрявых каштановых волосах на его груди.
Рука Грэга, большая и сильная, казалась совсем темной на фоне ее белого жакета. Она посмотрела на его руку, потом на лицо. Он снова улыбнулся своей опасной улыбкой, еще ближе склонился над ней, и ее глаза с тревогой расширились.
— Последние несколько дней, — протянул он, — я живу, как в аду, потому что могу потерять контракт, который стоит больших денег. Очень больших. Гораздо больше той суммы, в которую мне обошелся кот.
Линда уставилась на него, ничего не понимая. Он протянул руку и стал медленно вынимать шпильки из ее волос. Она вздрогнула, но не отодвинулась от него, чувствуя себя, как под гипнозом. Тяжелая прядь волос упала ей на плечо. Потом другая. А потом и все волосы рассыпались темной беспорядочной массой. Он провел по ним рукой, разглаживая их.
