Христианский вызов

словам Франциск Ассизский и его первые братья.

Однако все же надо понимать текст шире, как у Матфея, речь идет о требовании, обращенном к каждому человеку, даже если он не рассчитывает на скорый конец мира: бедность «духом» как основная установка простоты и доверия, скромной непритязательности и доверительной беззаботности!

Вопреки всякой притязательно нескромной самонадеянности и озабоченному беспокойству, которые могут присутствовать и у экономически бедных! Тем самым нищета духом — внутренняя свобода от имущества, которую в различных ситуациях следует реализовывать по–разному. В любом случае так, чтобы экономические ценности более не были высшими и возникала новая шкала ценностей!

Иисус хотел обратиться не только к определенной группе или слою и, конечно, не только к тем группам, которые прилагали к себе почетное религиозное звание «нищие» («кроткие», согласно пророкам и псалмам). Своими радикальными требованиями он подрывает любое социальное расслоение и обращается к каждому как к жадному богатому, так и к завистливому бедному. Он жалел народ, и не только по экономическим причинам. Для любого человека является искушением жить только хлебом. Как будто у человека нет совершенно иных нужд. В Евангелии от Иоанна — как в истории об умножении хлебов — именно из ложного желания только хлеба возникает большой спор, после чего многие отходят от Иисуса: толпа ищет не его, а только хлеба и насыщения. Иисус не проповедовал ни общество благосостояния, ни коммунистический гуляш. Не «сначала жратва, потом мораль» (Б. Брехт), но «сначала Царство Божье, а затем все остальное». Он проповедует проклятым этой земли, что существует нечто другое и более важное, что, даже удовлетворив свои экономические нужды, они останутся бедными, нищими, эксплуатируемыми, нуждающимися в намного более глубоком смысле.

Кратко говоря, каждый человек вновь и вновь предстоит перед Богом и людьми как «бедный грешник», как нищий, который нуждается в милосердии, в прощении. Малый раб может быть таким же жесткосердным, как и великий царь. Уже у Исайи, которого Иисус цитирует в своем ответе Крестителю, «бедные» (anawim) являются угнетенными в самом всеобъемлющем смысле слова: притесненными, уничтоженными, отчаявшимися, потерявшими надежду, бедствующими. Всех бедствующих и потерянных в величайшей нужде (Лука) или внутреннем бедствии (Матфей), то есть всех труждающихся и обремененных, в том числе обремененных грехом, Иисус призывает к себе. Он — защитник всех их. И именно здесь заключается истинный соблазн.

Моральные неудачники

Было абсолютно непростительно не то, что он заботился о больных, калеках, прокаженных, одержимых, не то, как он обращался с женщинами и детьми вокруг себя, и даже не то, что он вставал на сторону бедных, незначительных людей. Реальная проблема заключалась в том, что он связывался с моральными неудачниками, с очевидно неблагочестивыми и аморальными людьми: с морально и политически небезупречными людьми, с некоторыми настолько спорными, двойственными, потерянными, безнадежными личностями, которые существуют на краю любого общества как неискоренимое зло. Это было истинным соблазном. Следовало ли заходить настолько далеко? Такое практическое поведение действительно очень сильно отличается от общего религиозного поведения, особенно от элитарной (монашеской, аристократической или кастовой) этики восточных религий и еще более от строгой морали подлинной религии закона (иудаизм, маздаизм, ислам).

Возможно, именно община ретроспективно сформулировала настолько всеобще и программно: Иисус пришел, чтобы найти и спасать потерянных, он пришел, чтобы призвать не праведных, но грешных. Однако даже критические экзегеты не оспаривают: как бы исторически ни обстояло дело с отдельными высказываниями Иисуса, он провоцирующим образом общался с моральными неудачниками, с неблагочестивыми и аморальными людьми. С теми, на кого показывали пальцем, кого подчеркнуто и с отвращением называли «грешниками». Уже упомянутое и, безусловно, не выдуманное общиной бранное слово противников Иисуса — «обжора и пьяница» еще имеет продолжение, причем намного более веское — «друг мытарей и грешников»!

Мытари были абсолютными грешниками: жалкие грешники в полном смысле слова, занимавшиеся противоречащим закону ремеслом, ненавидимые, обманщики и мошенники, обогатившиеся на службе захватнической власти, обремененные постоянной нечистотой коллаборационисты и предатели национального дела, неспособные к покаянию, поскольку они уже просто не могли знать, кого и насколько обманули. И именно с такими профессиональными мошенниками связывался Иисус! Здесь также не особенно важно выяснять, насколько повествования о скандальной трапезе у начальника мытарей Закхея или о принятии мытаря Левия в круг учеников Иисуса передают исторически воспоминания; их нельзя ни сразу же принять, ни сразу же исключать — особенно призвание Левия, сына Алфеева, сообщаемого уже Марком. То, что Евангелия называют по имени не менее трех мытарей, принадлежащих к числу последователей Иисуса, достаточно необычно. В любом случае исторически верным всеми признается обвинение его оппонентов: он принимает грешников и ест с ними.

Он не отказывал в общении грешникам, беззаконным и нарушителям закона, хотя, конечно, к нему приходили и праведники. Он входил к мытарям и закоренелым грешникам. «Если бы он был пророком, то знал бы, что за женщина прикоснулась к Нему». Уже нельзя выяснить характер повествования о чрезвычайно необычном поклонении известной всему городу грешницы (вероятно, блудницы), которая без возражений с его стороны помазала ему ноги благовонным маслом, как и появляющегося в традиции Иоанна повествования о женщине, застигнутой в прелюбодеянии на месте преступления, которую он спас от блюстителей закона. Это могли быть легенды или воспоминания, или то и другое, представленное как типовое повествование. К самым надежным элементам предания в любом случае относится следующее: Иисус демонстрировал провокационное расположение к грешникам и солидаризировался с неблагочестивыми и аморальными людьми. Опустившиеся и списанные со счетов люди имели у него будущее. Также сексуально эксплуатированные и презираемые за это женщины — все они были жертвами общества «праведных». Слова из этих сцен поражали: ей прощены многие грехи, поскольку она много возлюбила. Кто из вас без греха, первый брось в нее камень!

Нельзя отрицать: Иисус был «в плохом обществе». Вновь и вновь в Евангелиях появляются спорные фигуры, грешники, по отношению к которым порядочным людям следовало соблюдать дистанцию. Вопреки всем ожиданиям, которые его современники возлагали на проповедника Царства Божьего, Иисус отказывался играть роль благочестивого аскета, который удалялся от пиров и особенно определенных людей. Конечно, было бы неправильно романтизировать неоспоримо присутствовавшую у Иисуса «наклонность вниз». Здесь нет намека, что «подобное притягивается к подобному»! Иисус не демонстрировал запретного желания dolce vita[18] , склонности к развращенному обществу. Он не оправдывал «среду» и не извинял грех. Однако согласно евангельским повествованиям нельзя отрицать: вопреки всем общественным предрассудкам и границам Иисус отвергал любую социальную дисквалификацию тех или иных групп или несчастных меньшинств.

Может быть, Гюнтер Гербургер (Herburger) все же был прав, когда он поместил в своем романе Иисуса в Осаке среди гастарбайтеров? Не заботясь о пересудах за своей спиной, не заботясь об открытой критике, Иисус связывался с находившимися на краю общества личностями, с объявленными обществом вне закона, религиозно отверженными, с дискриминированными и деклассированными. Он общался с ними. Он просто принимал их. Он не только проповедует открытость любви ко всем людям, он осуществляет ее. Конечно, он не набивается в друзья, никоим образом не принимает участия в деятельности одиозных кругов. Он не опускается на их уровень, но возводит их к себе. Однако он не только критически занимается этими закоренело плохими людьми, но — в буквальном смысле слова — сидит вместе с ними. Люди возмущались: это невозможно!

Разве он не понимал, что делал, разве он не понимал, насколько может скомпрометировать совместная