присутствовать при отправлении архаического обряда, столь чуждого «современной жизни». Конечно, в богатых кварталах по воскресеньям в одиннадцать утра церкви полным-полны. Но это скорее светский обычай, кастовый долг: когда зарабатываешь больше определенного уровня, приходится иногда ходить на аукцион, зимой уезжать кататься на лыжах в горы и приправлять жизнь капелькой духовности (одиннадцатичасовая месса, отец Тейяр[43] и т. д.). А вот эти несколько человек, забредших на вечернюю службу в рядовую церковь безвестного квартала, были настоящими верующими, они пришли сюда не из чувства классовой солидарности, а исключительно по внутренней потребности, по убеждению. В чем их убеждения? Так как я абсолютно чужд религии, я об этом ничего толком не знаю. Но все же у меня остались какие-то крохи школьных воспоминаний. Вот, например, помнится, мы учили, что бог, чью жертву сейчас прославляют у алтаря, произнес когда-то Нагорную проповедь, и там были маловразумительные слова о счастье быть смиренным, обездоленным, бедным и даже о счастье быть презираемым, о счастье страдать. Я глядел на жалкую паству, которая сохранила ему верность через две тысячи лет после его смерти, в эпоху завоевания космоса, победоносного шествия технократов и таких мироносных вселенских соборов… Говорят, профессия накладывает отпечаток на лицо человека, так и на лица этих прихожан наложился отпечаток их веры. Достаточно было взглянуть на них, чтобы понять: они никогда ничего не потребуют и уж меньше всего своего места под солнцем. Как сказала бы одна хорошо знакомая мне молодая дама, это были «полные ничтожества». Они отдавали все – время, труд, деньги, и никогда ничего не получали взамен. Им, наверно, было невдомек, что, работая локтями, можно протиснуться вперед, они не знали, как давить все и вся, что тебе мешает на пути, – одним словом, как быть просвещенным гражданином на этой самой гордой из планет. Значит, они получали то, что им причитается: полумрак церкви, где кто-то бормочет абсурдные слова. Полные ничтожества.
– Смотреть забавно, но потом начинаешь этого стыдиться, ты не находишь?
– Слишком много садизма, – говорит она. (Чувствуется, что употреблять это слово она научилась сравнительно недавно.) – Сцена пыток, бесконечные драки, сожженные живьем люди… Хорошо еще, что в эти ужасы не веришь, а то б с души воротило.
Он крепче сжимает руку девушки.
– Как мы с тобой похожи: грубая сила нас отвращает. Может, зайдем в кафе?
Вместе с толпой они выходят из кино. Над их головой красуется огромный щит с рекламой фильма: соблазнитель лет тридцати целится из револьвера, при этом на его лице с «крепкими челюстями» спокойная улыбка – выглядит это так же нелепо, как самурай, играющий веером. Он убивает, не теряя при этом своей флегматичности. Образец раскованности. А вокруг героя изображены шпионки, побежденные им в рукопашных схватках, где он умело чередует искусство каратэ с приемами Кама-Сутры. Тайный агент должен уметь не только убивать, но и любить.
– А не пойти ли нам в Люксембургский сад? – предлагает она. – Такая погода!
– Прекрасная мысль, пошли. А потом я угощу тебя чаем или чем захочешь. Знаешь, я рад, что мы с тобой погуляем. Давно мы не ходили вместе в кино, да?
– Много месяцев.
– Какие мы идиоты, что так подолгу не видимся. Правда, я был очень занят последнее время из-за всех этих историй. Развод – дело не простое!
Она спрашивает, привыкла ли девочка к отсутствию мамы. Он говорит, что да, и даже гораздо легче, чем можно было ожидать. «Но главным образом благодаря Жанне. Эта женщина просто клад. Без нее я бы пропал. Малышка ее уже полюбила».
– А тебя не раздражает постоянное присутствие чужого человека?
– Нет, Жанна очень деликатна. И так приятно приходить вечером домой в чистый, убранный дом, где тебя ждет обед. В этом отношении Вероника, как ты помнишь, не всегда бывала на высоте. Одним словом, такие домоправительницы, как Жанна, на улице не валяются. Нам просто повезло.
– Значит, холостая жизнь у тебя налаживается неплохо… Вероника еще раз приходила?
– Она придет в конце месяца.
Они пересекают бульвар и углубляются в сад. Они медленно идут под поздней рыжей осенней листвой.
Ее мысли снова возвращаются к фильму, она говорит, что его недостатки типичны для нашего времени – например, там масса «липы», фальши. Герой все время кстати и некстати повторяет, что пьет только шампанское «Дом Периньон» такого-то разлива. А героини одна надменней другой. Или взять эти современные интерьеры, где собрано все, решительно все, что вошло в моду за последний сезон. Это просто смешно, если хоть на минутку задуматься.
– Но ведь дело в том, что думать не успеваешь, потому что очень крепко закручено действие, – говорит он. – Динамизм нас захватывает. Как в мультипликациях. Ты включен в темповое движение, в чисто механическую систему, где нет места для размышления.
Тут они вспоминают другие мультяшки, где герои – маленькая Канарейка и гадкая Pussy Cat. И они начинают подражать этим персонажам. Это уже из их любимого репертуара.
Тут навстречу попадается молодая женщина, которая привлекает внимание всех, кто гуляет в Люксембургском саду, потому что одета она крайне экстравагантно: юбка у нее значительно выше колен, сапоги из белой кожи и курточка – из зеленой. Она похожа не то на неведомую жительницу Галактики, не то на героиню комиксов для взрослых – этакая «суперменша», готовая покорять космическое пространство.
– Вот оно, будущее, – говорит Жиль. – Это явление… Какое? Ну, валяй говори!
– Неожиданное, – не задумываясь, выпаливает она, и они оба хохочут.
Они еще в прошлом году придумали эту новую игру, заключающуюся в том, чтобы пародийно употреблять те формулы, которые благодаря стандартизации мышления заполнили обиходный язык.
– Конечно, неожиданное и которое могло бы даже… Что могло бы даже? Даже… Что могло бы даже?
Она не может вспомнить и тут же сдается.
– Которое могло бы даже нас встревожить. Ну как же ты не знаешь? Нет, ты уже не так сильна, как была в прошлом году. И все же, хотя явление это неожиданное, мы… Что мы?
Она ищет слово и находит его!
– Покорены!
– Браво, дорогая! Мы покорены марсианкой. Послушай, а все же смешно наткнуться на нее прямо после фильма: это тот же…
Он резко обрывает фразу и глядит на нее искоса:
– Ну давай кончай: это тот же…
– Это легко, – говорит она, улыбаясь. – Это тот же мир.
– Браво, Жанина! Ты сильна! И чего мы с тобой ждем, давно пора открыть школу хорошего тона. Первое занятие: современный язык. Словарный минимум для каждого, кто хочет быть причислен к элите мадам Пипелэ, повторяйте за мной: «Я почувствовала себя покоренной неожиданным явлением марсианки…»
Они прыскают от смеха. Она продолжает:
– …тревожный облик которой перевернул мое восприятие мира и нарушил мой умственный покой!
– Не говоря уже о моей чистой совести.
И они тоже оборачиваются, чтобы посмотреть на Еву будущего.
– Ты правда думаешь, что это завтрашняя мода? Знаешь, нельзя сказать, что это уродливо… А ведь ты тоже одета по-современному, как мне кажется. – И Жиль останавливается, чтобы ее получше разглядеть. Она тоже останавливается. – Ты очень, очень шикарно выглядишь… Кто тебя одевает? – спрашивает он, словно ожидая услышать имя знаменитого портного. И тут он замечает, что Жанина заливается краской. Тогда он весело хватает ее под руку, и они идут дальше. – Да, кстати, – говорит он, – папа мне рассказал, что последнее время ты часто видишься с Жан-Марком. Он даже спросил меня, не собираетесь ли вы пожениться.
Говоря это, он усмехнулся, как бы подчеркивая, насколько нелепо предположение господина Феррюса. Но тут же чувствует, что шутить здесь неуместно. Жанина вся напряглась, изменилась в лице. Он ждет ее ответа.
– Нет, мы не собираемся пожениться, – говорит она наконец.
