этом Приложении. Этому выступлению предшествовали и его сопровождали весьма драматические события.
1 декабря А.Д.Сахаров и еще несколько народных депутатов СССР выступили со следующим Обращением:
Сразу замечу, что очень скоро, через 2 месяца, на III Съезде народных депутатов СССР были приняты Законы о собственности и земле (хотя и очень половинчатые), а главное, была изменена 6я статья Конституции СССР. После этого «страшные», 'антисоветские' (по старым меркам) слова «приватизация» и «многопартийность» стали открыто употребляться в печати и по телевизору. Но в декабре 1989 г. была еще другая эпоха и вышеприведенное Обращение вызвало очень острую негативную реакцию аппарата, а также некоторых академиков- членов Межрегиональной группы депутатов, которые в своих выступлениях на собраниях группы (последний раз — 14 декабря) называли этот призыв к забастовке провокацией. Это же нехорошее слово (не сосчитать, сколько раз применяли его к Сахарову на протяжении всей его общественной деятельности) гуляло тогда по газетам- огромная пропагандистская машина пришла в движение в связи с призывом пяти депутатов. Впрочем, только благодаря этому об Обращении, которое, конечно, само по себе нигде не было опубликовано, узнала вся страна.
'Подписантов' пригласил для беседы заместитель М.С.Горбачева А.И.Лукьянов. Анатолий Иванович в основном не возражал против содержания документа, но резко осудил призыв к забастовке как дестабилизирующий и провокационный. Вопрос о забастовке во всей этой истории был ключевым.
11 декабря в 10 часов утра я встретил Сахарова в фойе ФИАНа и мы вместе поднимались по лестнице на третий этаж. 'Ну как, в яблочко?' — спросил я его. 'Да', — ответил он и с большим удовлетворением заметил, что чрезвычайно сердитая реакция властей- это лучшее подтверждение того, что сделан правильный шаг. 'Если бы там не было слова «забастовка», то о нашем призыве никто бы не узнал', — примерно так он сказал.
Конференц-зал, вмещающий около 800 человек, был полон. Митинг-забастовку открыл Анатолий Шабад, он зачитал Обращение и предоставил слово А.Д.Сахарову. Я сидел близко, в третьем ряду, и, конечно, не думал, что вижу Андрея Дмитриевича в последний раз. Было несколько корреспондентов. Они, по-видимому, пришли заранее; директор Института академик Л.В.Келдыш дал устное распоряжение охране: прессу впускать беспрепятственно. Но вскоре после начала митинга случилось нечто, что многое проясняет в ситуации того времени. Или, может быть, еще в большей степени ставит вопросы. Андрей Дмитриевич говорил уже минут 10, когда в зал неожиданно ввалилась толпа иностранных корреспондентов. Красные, взмыленные, с теле- и видеоаппаратурой. Что случилось? Почему они опоздали к началу? Потом выяснилось, что в проходной ФИАНа, помимо обычной охраны, вдруг появились некие молодые люди, которых никто из сотрудников ФИАНа никогда раньше не видел и которые корреспондентов не пустили. Возникла конфликтная ситуация, которая минут через пятнадцать неожиданно разрешилась чисто силовым образом. Чтобы пропустить подъехавшую машину были открыты широкие фиановские ворота. И корреспонденты, со всеми своими ящиками и штативами, встав за машиной, сделали «свинью» (клин) и, смяв стенку отнюдь не научных сотрудников, устремились в главный корпус на третий этаж. Вероятно, 'ненаучные сотрудники' были и в зале во время митинга. Точно известно, что один из них пришел в аппаратную, и поэтому выступление Сахарова не было записано на фиановский магнитофон. Позже эту, по-моему, замечательную речь удалось полностью восстановить по частной магнитозаписи и по видеозаписи компании ABC.
Вскоре после своего выступления Андрей Дмитриевич ушел, а митинг продолжался до 12. Сахаров ушел в Президиум АНСССР, где в 12 часов состоялось предсъездовское собрание академических депутатов, а в 6 часов вечера ему предстояло выступать в «Мемориале», где ему вручили пачки с 50000 подписями под его июньским Декретом о власти. В эти дни на имя Андрея Дмитриевича в ФИАН приходили огромные пакеты (их пересылали из Президиума Съезда) с телеграммами о митингах и забастовках в связи с Обращением депутатов. 'Мы, моряки сейнера… решили провести двухчасовую политическую забастовку… в поддержку…'- это с Северного Ледовитого океана. Немало было проведено забастовок, а многие трудовые коллективы телеграфировали о митингах в поддержку Обращения, но сообщали, что от забастовки решили воздержаться. Сахаров говорил тогда, что теперь это уже не имеет большого значения- забастовка или только митинг; важно, что разбужена активность народа. А если вспомнить, что все это происходило за три месяца до выборов в республиканские и местные Советы, станет ясно, насколько пpактически важен для будущего стpаны (для состава будущих оpганов власти) был этот иницииpованный Сахаpовым пpизыв.
12 декабря телевидение транслировало открытие II Съезда, и все могли видеть, как А.Д.Сахаров сказал М.С.Горбачеву о тысячах телегpамм, о подписях в поддержку отмены 6й статьи Конституции и как Горбачев ему резко ответил. Народная молва связала смерть Андрея Дмитриевича с этим эпизодом — мол, он так расстроился, что сердце не выдержало. На самом деле Андрей Дмитриевич, случалось, расстраивался совсем от другого — когда не удавалось сделать то, что он считал необходимым.
А в этом деле — с призывом к политической забастовке- все как раз удалось. Сахаров снова создал стрессовую ситуацию для тоталитарной системы, снова оказался для нее неразрешимой проблемой. Теперь уже, увы, в последний раз.
