бережет честь своей жены.
Алексей решил наведаться к Максиму Николаевичу на работу, ради чего пожертвовал половиной своего рабочего дня. Но это было последнее. Отныне никаких расследований.
В приемной генерального директора, как он и ожидал, сидела Любовь Николаевна. В деловом костюме, с волосами, уложенными в высокую прическу. Выглядела она достойно. «И чего ему не хватало?» — подумал Алексей, имея в виду покойного писателя.
— Добрый день, Любовь Николаевна, — вежливо сказал он. — Я к вашему брату, много времени не отниму. Разрешите?
Она замялась, потянулась к стоящему на столе телефону. Потом ее рука бессильно опустилась.
— Я не знаю, Максим, кажется, занят.
— Передайте ему мою визитную карточку и от себя добавьте соответствующие комментарии. Я подожду. — Он сел в глубокое кожаное кресло, взял со стола журнал.
Любовь Николаевна скрылась за дверью, из кабинета брата вышла нескоро, но все-таки сказала:
— Проходите.
Алексей вошел в кабинет, невольно чувствуя волнение. За последние две недели он узнал о Демине столько, что этот человек как будто стал членом его семьи. Какой же он? Хозяин сидел за столом, спиной к окну, лицо его рассмотреть в деталях было затруднительно. Леонидов отметил только, что Максим Николаевич роста скорее невысокого, узок в плечах, а темные, как у сестры, волосы его с ранними залысинами.
— Здравствуйте, Максим Николаевич, — вежливо сказал Алексей.
— Добрый день. Прошу садиться.
Демин вертел в руках его визитную карточку. И, похоже, нервничал. Голос же у него оказался скрипучий и небогатый интонациями. Алексей почувствовал антипатию.
— Леонидов Алексей Алексеевич, фирма «Алексер», коммерческий директор. Но не по вопросам коммерции вы хотите со мной поговорить, насколько я понимаю? — проскрипел Демин.
— Вы понимаете абсолютно правильно. Алексей уселся в кресло, напротив хозяина кабинета.
— Скажите, Максим Николаевич, вы читали роман?
— Я читаю много романов.
— Я имею в виду роман Павла Клишина «Смерть на даче».
— Разумеется, я его читал, — без всякой интонации сказал Демин. Словно как «разумеется, я чистил утром зубы. Это обычное дело».
— Тогда разрешите представиться: я тот самый ревнивый сосед.
— Ах, да! Что ж. Бывает.
— Скажу честно, мне не нравится Павел Андреевич Клишин. Мне не нравится его роман. Мне не нравится все, что он написал про меня и мою жену.
— Ну, писатель вправе исказить, пофантазировать, — проскрипел Демин. — Это же роман, а не документальное произведение. Ваши претензии я принимаю и готов указать в предисловии, что события и имена вымышленные.
— Да? Но вы собираетесь написать книгу о расследовании. Как все было на самом деле.
— Это только рекламный трюк, как бизнесмен вы меня поймете.
— Я знаю, что такое реклама. Там, в этом романе, еще есть про тупых милиционеров, которые определяют, есть ли спички в коробке, тряся перед ним головой, а ходят втроем, потому что один умеет читать, дугой писать, третьему же просто приятно находиться в компании с умными людьми. Это, по- вашему, как?
— Вы-то, какое имеете отношение к органам?
— Я там работал. В милиции. В отделе по расследованию убийств. Потому я знаю правду.
— Какую правду?
— Это вы убили Павла Клишина.
Нет, положительно, его невозможно было ничем пробить! Он не стал махать руками, кричать, оправдываться, выгонять непрошеного гостя из кабинета, даже не выдавил из себя стандартное «ха-ха». Просто пожал плечами и сказал:
— Дело закрыто.
— Да, вам повезло. Если бы этим занимался я, то обязательно дожал бы вас.
— Ваши проблемы. Это всё?
— Нет. Вы ненавидели Клишина с того момента, как сестра вас познакомила. У него было все, чего вам так не хватало: красота, талант, бешеный успех у женщин. Он соблазнил девушку, на которой вы собирались жениться. Просто так, на спор. И вы воспользовались случаем, грех было не воспользоваться. Он сам полез в петлю. Была предсмертная записка, был яд, который доставал сам покойный, и роман, образно говоря, свидетельство агонии писательской души. Вы были в курсе того, что он затеял. Еще бы! Готовилось шоу целых пять месяцев. Он сам хотел умереть, этот неудачливый писатель, нормальный человек, который все пыжился, пытаясь доказать, что он — неординарная личность. И не смысла жизни он не нашел, а способа возвыситься над толпой, сделаться Великим и Бессмертным, присоединиться к той когорте непонятых и непризнанных, которые, действительно, мучались и гибли, но до которых ему было далеко. Он был трус, ваш друг, вы его слишком хорошо знали, поэтому достали на всякий случай вторую ампулу, попросив об этом Аллу. И вы приехали с этой второй ампулой к Павлу Клишину. Ошибка следствия была в том, что ампул-то на самом деле было две, а не одна. Вернее, про вторую знали, но не могли отследить ее судьбу, она просто исчезла. Правильно, одну открыл Клишин, ту, что достал у своего приятеля-фотографа, высыпал часть содержимого в приготовленный бокал с вином, потом подложил ее Алле в сумочку и стал разыгрывать свой спектакль. Наконец, все уехали: и ваша сестра с мужем, и Алла, и Гончаров. Он остался наедине с бокалом отравленного вина, бедный трусливый Паша, а вы, наверное, стояли под окном или за дверью и все ждали, ждали, ждали… Когда же он выпьет свое вино? А он не пил. Не пил ведь, а? Максим Николаевич?
— Трус. — Пожал плечами Демин, потом внимательно посмотрел на гостя: — У вас есть диктофон?
— Зачем?
— Я не собираюсь делать признания.
— Клянусь, что диктофона у меня с собой нет. Слово коммерческого директора. Карманы вывернуть? Мне просто кое-что от вас надо, поэтому я и говорю: вы перестарались, Максим Николаевич. Зачем было его так старательно раскладывать, согласно сценарию? Ну упал и упал. Как все было? Впрочем, могу предположить: Клишин все сидел над бокалом вина, потом вдруг подошел к раковине и начал вино лить туда, а не себе в рот. И тут вы не выдержали и вошли. Клишин, наверное, обрадовался, что сразу может все объяснить, не дожидаясь завтрашнего дня. Потом заметался, начал оправдываться, мол, не может, это так страшно, да и повода-то нет, чтобы травиться. Когда настал решительный момент, Павел Андреевич поразмыслил и понял, что он дурак. Что у него есть все, и даже больше чем нужно. Он же был так красив, ваш покойный друг, и вы смотрели на него, и вам все больше хотелось его убить. Стереть с лица земли. Так?
— Я ему только помог.
— Ну да! Хороша помощь! — невольно хмыкнул Алексей. — Вы наверняка так и сказали, что приехали помочь, отговорить, что с самого начала против этой дурацкой затеи и специально тянули до конца, чтобы дать понять, что он не сможет покончить с собой. Никогда. Клишин сидел, дрожал, потому что смерть была так близко. Он сидел за столом, бледный, а вы отошли к буфету, взяли два чистых бокала, налили в них вина, в один бросили яд из своей ампулы и предложили Паше выпить, успокоиться. И он взял, бокал. Потому что из ваших рук. Он и в самом деле считал вас своим другом.
Вот тут Демин ненадолго растерялся. Посмотрел на Алексея и сдавленно сказал:
— Глаза… Никто не знает про его глаза… Какие они были пронзительно синие… А? При мне никто раньше не умирал. Это было так… У вас на самом деле нет диктофона?
— Не хотите признаваться? Это же было просто: вы подождали, пока он перестанет дергаться, потом разложили еще теплое тело в той позе, что Клишин очень образно описал. И потому, что вы человек
