сообщества любителей этого изысканного напитка, коллекционеров, обменивающихся раритетами или же тайно продающих их друг другу.
Надежда у иностранцев была одна: вина много, хватит на всех. Пять тысяч бутылок не пятьдесят. Американцы, которые раньше правили бал на винных аукционах, оживленно что-то обсуждали, косясь на конкурентов из России, отчаянно жестикулировали, громко смеялись, в общем, вели себя нагло и шумно. Мы, мол, вас не боимся! Мы пришли сюда раньше и скупим все самое лучшее! Азиаты сосредоточенно изучали заявленные лоты, ожидая начала торгов. Из серьезных игроков на Парижском аукционе присутствовали пятеро русских. Все — люди известные, состоятельные, владельцы самых солидных в России винных коллекций, приблизительная стоимость каждой была от полумиллиона евро. И все они прекрасно друг друга знали. Четверо мужчин и одна женщина. Поздоровались, обменялись любезностями, посмотришь — лучшие друзья.
На самом деле все они были соперниками и втайне друг друга ненавидели. У истинного коллекционера друзей нет. Его лучшие друзья — коллекционное вино, уютно устраиваются в специальных шкафах, если он помешан на вине, ждут своего часа. Своей минуты. Момента, когда освобожденному из бутылки багряному цветку божественного нектара представится возможность раскрыться в бокале из тонкого стекла, оставив на его стенках маслянистые прозрачные лепестки и явив миру изысканный аромат. Лишь только хозяин слышит голоса своих любимцев, он же их преданный слуга, отважный защитник. Чем дальше, тем больше. Сначала коллекция отбирает деньги, потом время, а потом и время, и деньги, превращаясь в навязчивую идею. Мысль о том, что у кого-то есть то, чего нет у тебя, невыносима. Желание только одно: «Хочу».
«Я это хочу», — думали пятеро в ожидании начала торгов. И все они думали при этом о той самой, заветной бутылке вина. Неужели же она существует? Среди лотов, заявленных на аукционе, «Мутон Ротшильд» 1949 года не значился. На слух так ничего особенного, огромных денег не стоит и предынфарктным состоянием в случае потери не грозит. Если бы не уникальная история…
— Дамы и господа! Лот номер двадцать два! «Шато Мутон Ротшильд» миллезима 2000 года! Стартовая цена одна тысяча евро!
— Одна сто.
— Одна тысяча пятьсот.
— Одна восемьсот…
— Две тысячи…
— Продано!
— Лот номер пятьдесят…
…Аукцион подходил к концу. Большинство коллекционеров, приехавших сюда, ждало разочарование. Практически все лучшие вина парижской коллекции скупил господин лет сорока, сорока пяти, в отличном костюме и с отличными манерами, невозмутимо называющий запредельные цифры за эксклюзивные лоты. У него были темные волосы, густые брови, глубокие карие глаза, нос с горбинкой и смуглое лицо, тем не менее американцы переглядывались и пожимали плечами:
— Русский.
А в конце аукциона:
— Сумасшедший русский!
По их подсчетам невозмутимый господин потратил на эксклюзивное вино чуть ли не триста тысяч евро, скупив добрую часть всей Парижской коллекции!
— Дмитрий, может быть, ты остановишься? — кисло ска зала по-русски сидящая рядом с ним женщина средних лет при глубоком декольте и великолепных бриллиантах. Что ей, впрочем, не шло, она была некрасива. Лицо резкое, нос короткий, брови и ресницы редкие, а подбородок слишком уж крутой, его еще называют «волевой». Высокая вечерняя прическа ее не украшала, да и висячие сверкающие серьги казались приставленными от другого лица. Тем не менее она привлекала всеобщее внимание. Что-то такое в ней было.
— Я сегодня в ударе, — отмахнулся смуглый брюнет.
— Оставь что-то и мне.
— Ты еще не бросила пить?
— Представь себе, нет! — резко сказала женщина. — Только вошла во вкус! Я хочу бутылочку этого вина!
— «Шато Шеваль Блан» миллезима 1989 года, стартовая цена одна тысяча евро! На торги выставляется пять бутылок! — объявил ведущий аукциона.
— Этого добра здесь хоть отбавляй! — улыбнулся брюнет. — Пожалуйста, Елизавет Петровна, бери! Меня это не интересует.
— Одна тысяча двести…
Но как только на торги было выставлено очередное эксклюзивное вино, смуглый брюнет тут же дал такую цену, что все остальные отступились.
— Нет, это же откровенное свинство! — сказал сидящий за его спиной соотечественник. — Воронов хочет нас наказать на билет до Парижа и обратно плюс стоимость отеля! Зря, мол, приперлись!
— Да ладно вам прибедняться, Ваня, — пропел пожилой господин солидной комплекции, характерно картавя. — Вы летаете на собственном самолете. Вам вовсе не надо тратиться на билеты.
«Тратиться». Мелкий вздох. Тратиться всегда неприятно. Господин страдал одышкой и то и дело вытирал пот со лба, несмотря на то что в зале поддерживался комфортный умеренно прохладный климат. Народу было много, да и накал страстей был высок.
— А бензин? — хмыкнул Ваня.
— На бензин я тебе дам, — обернувшись, оскалился Воронов.
— Огромное тебе спасибо!
— Так и быть, подам на бедность Ивану Таранову. Небось, за президентские апартаменты в отеле последние деньги отдал?
— Маленько осталось.
— Скромнее надо быть, Таранов, тогда и на бензин у друзей стрелять не придется. Я знаю, чего вы все жметесь. Ждете ее. А если ее не существует? Торги-то заканчиваются! И лот не заявлен! Так откуда?
— Не заявлен, значит, не заявлен, — наконец подал голос и пятый король коллекционного вина, хранящегося в прохладных и необъятных российских погребах. Ничем не примечательная внешность, такой же безликий, серый костюм, стального цвета глаза, темно-русые редкие волосы, средний рост, среднего телосложения. Федор Иванович Сивко. Скромный человек нескромных возможностей, которые он не спешил реализовать. И на этом аукционе тоже.
— И последний лот, господа! Наше лучшее вино! Сотерн! «Шато Икем»! Вашему вниманию!
Русские переглянулись и разочарованно выдохнули. Неужели все?
— Зря деньги экономили, господа коллекционеры, — усмехнулся брюнет. — Можете теперь потратить их любимым женам на подарки. А Елизавет Петровна на себя, поскольку в данный момент не жената.
Женщина с огромными бриллиантовыми серьгами в ушах бросила на него злой взгляд и поджала губы.
— У меня в паспорте вроде бы штампа о браке нет, — усмехнулся Иван Таранов.
— Зачем тебе жениться, если у тебя гарем? Тебя, Таранов, непременно посадят за многоженство. И на подарках красоткам разоришься. Слушай, продай мне свою коллекцию, а? У тебя другая страсть, ты в коллекционное вино просто деньги вкладываешь.
— Я подумаю. Стоимость-то моей винотеки с каждым годом растет. Годика два подумаю, а потом поговорим.
— Вы и обо мне тогда не забудьте, Ваня, — тонко улыбнулся пожилой господин.
— Ни в коем случае, Лев Абрамович! — Коллекционеры переглянулись: а протянешь ты годика два- то? Все они знали, что Лев Абрамович серьезно болен.
— Ну что, господа? — встрепенулся Сивко. — Расходимся, пожалуй?
— Неудачный день, — пожевал губами Лев Абрамович и нервно затеребил манжет. — Крайне неудачный.
