глинтвейном.
— Места много, а?
— Я серьезно.
— И я серьезно. Слушай, тот мальчишка… Он обознался. В голову не бери.
— Мне так не показалось. С чего бы Ева стала давать деньги незнакомому гею?
— Она такая. Чувствительная.
— Я же видел ее паспорт, Виктор Петрович. Никакая она не Ева.
— Ну и что? Не понравилось, как родители назвали, придумала себе другое имя. Мало женщин так делает? Назовется Вероникой, а на самом деле Машка или Дашка. Особенно, если карьеру делает в шоу- бизнесе. Там вообще псевдонимы берут через одного.
— Допустим. Но почему она молчит?
— Характер такой. Думаешь, я от нее много слов слышал?
— Но ведь это вы подобрали ее в…
— Кто тебе сказал? — вздрогнул Фонарин.
— Да ведь слухи-то все равно идут!
— Вот именно: слухи. А про тебя написали, что пластическую операцию сделал. Что, поверить? А?
— Так ведь это вы же заказали статью! — не выдержал Коля. — Это вы мне жизнь испортили!
— А ты не лезь, куда не надо! Я тебе девочку доверил, думал, оценишь.
— Я не могу жить с человеком, который молча страдает по непонятной причине и из-за этого ни любить нормально, ни жить нормально не может!
— Страдает, говоришь? — нахмурился Фонарин.
— Почему не рассказать все? А так я чувствую себя посторонним. Человеком, которого наняли в мужья. Но я при ней не швейцар, чтобы ее страдания каждый день принимать, словно пальто, и в шкаф вешать. Я человек, я артист, в конце концов. Я личность. Можно было кого-нибудь другого нанять.
— Она тебя захотела.
— Что значит захотела? И почему вы все ее желания исполняете?
— Давай, Коля, оставим эту тему. Бессмысленный разговор. Вы все равно разошлись. Она тебе никто.
— Так почему она не отдает ключ и приходит в мою квартиру?
— Да любит она тебя, неужели непонятно?! Как может, так и любит. Пройдет. У нее такая жизнь была, что о ней не то что рассказывать, думать не хочется.
— Так вы все знаете? Знаете, жалеете. Извините, Виктор Петрович, но вы и благотворительность… Извините еще раз, но это две вещи несовместные. Как гений и злодейство.
— Ишь ты, начитанный какой! Мальчишка! Сам, конечно, гений, а я, значит, злодей, и поступки мои должны быть злодейские. Много ты про меня знаешь! — Фонарин помолчал с минуту, глотнул вина, потом вдруг разоткровенничался: — Я ведь обидеться могу, да не стану. Обижаются только дураки, а умные прощают. Но прощают с умом, чтоб выгоду иметь, потому как в обиде выгоды нет. А насчет моего злодейства… Два раза на меня покушались, один раз в реанимации лежал. Сам в долгу никогда не оставался. Два года за границей скрывался, и не в фешенебельных отелях. Большого Белого Человека сначала негры в Африке уважать научились. У меня семья когда-то была… Но не могу я ими рисковать. Не могу.
— Кем — ими?
— Коля, забудь ты про нее. Ну походит еще немного и исчезнет. Она же тебе не мешает.
— Хорошо. А что со статьей?
— А что со статьей? — сделал Фонарин удивленные глаза.
— Я не хочу никакого шоу.
— Поздно. Машина запущена.
— Остановите.
— Не могу. Здесь не только мои деньги. Большим бизнесом в одиночку не занимаются, тут много людей завязано. Народ рекламу проплатил, а ты знаешь, сколько стоит минута рекламы на телевидении? Более того, я хочу, чтобы ты принял участие в шоу. Живая легенда.
— Не слишком я молод для живой легенды?
— В самый раз. У кого жизнь длинная, у кого короткая. Вдруг завтра ты за рулем заснешь от усталости да в столб врежешься, или кому-то твои песни не понравятся? Настолько не понравятся, что парень возьмет и…
— Вы что, мне угрожаете?
— Я тебя, Коля, люблю. Как сына. Только ты этого не оценил. Звездная болезнь, да? «Буду делать то, что хочу, а не то, что советуют умные люди».
— Я уехать хочу.
— Да хватит уже! Слышали! Чуть что, сразу: уехать! Исчезнуть, слиться с природой, нюхать цветочки, бабочек ловить. Тебе сейчас кажется, что это хорошо. Но ты даже не представляешь, каково это, когда ты все равно будешь песни писать и петь будешь, только никто этого не будет слышать, кроме козочек и коровок. И говорить об этом не будут. А ты привык, что говорят. Все равно придут другие. Жизнь так устроена, пустоты не терпит. Незаменимых людей нет. И тебя можно заменить, и меня. Более того, на наши с тобой места желающих достаточно. Просто тебе сказочно повезло, твой путь к славе оказался легким, вот ты и дуришь, Коля.
— Легким?!
— Да, легким. Ну, лабая в ресторане, встретил Леву Шантеля, Лева привел ко мне. Эве ты понравился, она до сих пор за тебя просит.
— Вот, значит, кому я обязан…
— И ей тоже. Но ты пороги не обивал, в переходах не сидел, не пережил тот момент, когда всем на тебя наплевать, все мимо проходят. А ведь ты бы сразу сломался. Если бы в тот день Лева в ресторан не зашел, через пару месяцев кончился бы твой энтузиазм. И не было бы никогда знаменитого певца Николая Краснова. Был бы просто Коля Краснов, самый обычный парень, страшно завидующий тем, кому в жизни повезло.
— А ребята? С которыми начинал?
— А что ребята? Где они теперь?
— Не знаю.
— А ты поинтересуйся, поинтересуйся. Ты, Коля, везунчик, да, видно, судьба такая. Нужен был Господу твой дар и песни твои, видать, нужны, потому и поспособствовал. А сколько вас таких талантливых по России бродит? А?
— Значит, этот эпизод в ресторане, когда не меня Николаем Красновым выбрали, не был случайным. Вы, Виктор Петрович, решили меня жизни поучить.
— Я вижу, что с тобой дрянь происходит. Фанатов своих не любишь, а зря. Это, Коля, деньги, живые деньги. А ты что творишь?
— Ничего я не творю.
— Это тебе так кажется. Нельзя от людей бегать, если они тебя хотят. Надо им отдаться.
— Я не публичная женщина.
— Да ну? Ишь ты, оскорбился. Ладно, пустой разговор. Иди-ка ты спать.
— На ночь оставляете? После того, что наговорили?
— А что я тебе наговорил? Ты еще не знаешь, как пугают. А я вот знаю. И если с тобой такое случится, ты помни, к кому пойти.
— Обойдусь как-нибудь, — поднялся Коля Краснов. — Где моя комната?
— Наверху. Первая от лестницы, там дверь приоткрыта. Найдешь, я уж тебя провожать не стану.
— А где Ева?
— Кто ее знает? Девушка молодая, свободная. Гуляет где-то, развлекается.
— Без вас? А живет здесь?
— Так и я развлекаюсь. С тобой вот беседую. Каждому свое.
