— Ну, за то, что мы сегодня остались живы! С Богом, и чтоб и дальше не оставлял!
Выпил, глянув на Свистунова, и дух захватило. Только и смог произнести:
— Какая ж гадость!
— Да брось! С каких это пор?
Он же только морщился и кашлял. И чувствовал: где-то внутри запаян предохранитель прочнейшего материала. Крепко запаян. Не может он пить водку, и все тут. Ну никак не может.
— Все. Не надо больше, Руслан.
— Зое, что ли, зарок дал?
— При чем здесь Зоя?
— При чем? Когда она тебя добилась, так я было подумал, что и удержать сможет. И от выпивки, и от баб. Со школы ведь глаз не сводила. Но ты только после драмы с прокурорской дочкой пошел к ней отогреваться. И каких девок она тебе после этого родила!
— А что за драма?
— Да так. Вэри Вэл все сводил вас, сводил. То ужины домашние, то чаи. А потом мы с тобой сидели, и ты… Не вспомнил?
— Нет, — покачал он головой. — Дальше.
— Сидели, да. И ты вот эту гадость, — Свистунов поднял стакан, — эту гадость, не морщась, глотал, а потом мне по дружбе: «Ну не люблю я ее! Что хочешь делай — не люблю! Хозяйственная, домовитая, добрая, умная. Но — не могу, и все. Не могу». Налью я себе еще, пожалуй. Чтоб разговор легче шел.
Когда Руслан выпил, он, Иван Мукаев, с нажимом сказал:
— Дальше.
— Да что ж тебе неймется! Дальше. Дальше была у нее, у Валентины, подруга. Догадываешься, как зовут?
— Зоя?
— Ха! Зоя! Нет, Ваня. Не Зоя, Леся. Они с прокурорской дочкой с детства подружками были не разлей вода. Ровесницы, одноклассницы. Валентина-то Цыпина, конечно, поумнее. После школы она в институт поступила, а Леся — на секретарские курсы. Вот когда обеим было лет по двадцать с ма-аленьким хвостиком, все это и случилось. Валентина приехала на летние каникулы к родителям, и двинулись вы за город, на природу. Ты с ней как жених с невестой, и при вас подружка Леся. Ее жених, между прочим, был… Ну, не важно где. Важно, что поехать с вами не смог.
— Не надо. Не продолжай дальше, — хрипло сказал он.
— Вспомнил, что ли?
— Нет. Как-то все это гнусно.
— Гнусно? А раньше тебя вопросы этики не интересовали. Потому что там, на природе, ты без всяких угрызений совести поменял свою невесту на невесту лучшего друга.
— Так ты?! Ты и Леся?!
— Ба! А я думал, ты прикидываешься, что ничего не помнишь! Это я пьяный только такой добрый, что говорю сейчас об этом с тобой. Ну, не пьяный, не смотри так. Чуть выпимши. Да, я любил ее. Люблю. И если б она только сказала, что ты себе не то позволил… Если б не клялась, что сама, понимаешь, сама?! В общем, пока Валентина загорала, вы с Лесей пошли в лес, за дровами для костра. Какой еще костер в такую жару? Дура! Умная прокурорская дура. Ты ведь Цыпина побаивался. Женился же потом на Зое, которую не любил, и десять лет с ней прожил. Так же и на Валентине бы женился. Ан нет. В лесочке-то, на мягкой травке она вас с Лесей и застала. И — бегом. А придя домой, материных снотворных таблеток наглоталась.
— Умерла?! — в ужасе крикнул он.
— Свят-свят-свят! Что ты, что ты! Откачали.
— А… Цыпин? Узнал? — пересохшими губами спросил он.
— Что? Страшно? И сейчас еще страшно? Да ты и тогда, Ваня, здорово перепугался. Ох и перепугался! Цыпин-то был не то что сейчас. Не добрый старикан, жизнью замученный. На Зое-то жениться он тебя заставил. Пригрозил всю карьеру поломать. Раз сделал женщине двоих детей, не смей их по миру пускать. Грозный был мужик. Это сейчас болезни доконали, да и устал, конечно. А тогда… Но похоже, что Валентина родителям так и не призналась, из-за чего или из-за кого вдруг захотела на тот свет. Историю эту знаем только мы с тобой да Леся с Валентиной. Она потом отцу сказала, что передумала за тебя замуж. Другого, мол, полюбила.
— Другого? Так она, значит, давно замужем?
— Нет. Одна. Всю жизнь одна. Квартиру получила, живет отдельно от родителей.
— Не понимаю. А почему ж никому не сказала?
— А ты не догадываешься?
— Нет.
— Ну и не стоит. От страха ты и от Леси тогда шарахнулся, хотя здорово на нее запал. Я было к ней: «Вернись, я все прощу!» А она заладила, как чуть ли не все бабы в городе: «Хочу Ваню Мукаева». Ну что в тебе такого особенного, скажи?
— Ничего.
— Да теперь уж и я вижу, что ничего. В том смысле, что ничего особенного не осталось.
— Как же я попал к Зое?
— Как ко всем, так и к ней. «Здравствуй». — «Здравствуй». — «Зайдешь?» — «Зайду». — «Выпьешь?» — «Выпью». Посидели, наверное, поговорили, школу вспомнили. Дальше уж, Ваня, тебе виднее.
Он вспомнил вдруг Лору: «… подошел, взял то, чего тебе хотелось…» Наверное, даже не подумал, что жениться придется. А Зоя, наверное, только этого и ждала. Как же он, прежний, должен был на нее, наверное, злиться! Уж лучше б тогда прокурорская дочка.
— Почему же я тогда на Лесе не женился?
— Кто ж тебя знает почему. Ты три года от нее потом бегал. Да, видно, так и не убежал. Так что тренируйся, Ваня, по утрам тренируйся.
— Глупо как все получилось.
— Глупо?! Ты это называешь глупо?! Да у скольких людей жизнь пошла не туда, куда надо?! Валентина одна, Леся одна, я… Да, у меня вроде все теперь в порядке. Душа. Болит она, душа. Потому что любовь, она не цветок, ее не пересадишь из одного горшка в другой. И не вырвешь с корнем, чтобы потом взять да выкинуть, а другую на ее место посадить. Не приживается отчего-то. Хотя… Все проходит. Как Вэри Вэл любит говорить, на царя Соломона ссылаясь. И мы, Ваня, бываем философами. Значит, не судьба. Значит, все равно не любила. В этом смысле я бы тебе даже спасибо сказал…
— Замолчи!
— Что такое?
— Не хочу больше. Ничего не хочу.
Спирт все-таки его достал, хоть и выпил-то немного. Но не привык. Или отвык. Почему-то не радость кровь вспенила, а сгустила ее тоска. До черноты. Что ж это он был за сволочь? Захотелось зарыдать на плече у друга детства, зарыдать взахлеб.
— Плохо мне, Свисток. Ох как плохо!
— Ты это перестань, Ваня. Давай-ка я тебя к Зое отвезу.
— На чем?
— Как это на чем? Машина наша еще возле крыльца стоит. Поехали.
— Домой?
— Домой, домой. Да что ж ты так расстроился?
— Не знаю. Какая гнусность все это! Какая же гнусность! Гадость, дрянь. Женщины… Да, женщины. Это они… Они во всем виноваты. Та, первая. Я ее вспомнил. Надо же: вспомнил. Я потом их ненавидел. Всех ненавидел. Я их всех…
— Да что ж ты такое плетешь? Не налью я тебе больше ни грамма. Сволочи, что с человеком сотворили!
…Когда подъехали к дому, ему стало легче.
— Зое только не говори, что это я тебя на выпивку подбил, — виновато попросил Руслан.
