— Что с тобой?
— Ничего. Смешно. Последнее время мне приписывают странные, немыслимые вещи: убийство мужа, кражу у себя самой драгоценностей, сумасшествие…
— Никто не сказал, что ты сумасшедшая.
— Собираюсь ею стать. Еще пара звонков, и…
— Прекрати немедленно!
— Пожалуй, я напишу завещание. У меня, оказывается, много денег. Безумно много денег. Да, я, пожалуй, сейчас же его напишу.
— И кому ты собираешься завещать свои безумные деньги?
— Марку.
— Рина, он же умер!
— Да? Как странно! Тогда тебе.
— Мне?!
— Но у меня нет родственников, нет детей. Кому же еще? Разве Федору Мироновичу?
— При чем здесь Федор Миронович?
— И верно. Значит, тебе.
— Перестань, Рина! Ты еще такая молодая! Мы с тобой ровесницы!
— Какой-то у тебя странный голос! Ты фальшивишь, Ника. Да, я еще подожду умирать. Спокойной ночи.
— Рина! Подожди, Ри…
— Да?!!
— Марина, добрый день. Не узнала, конечно?
— Кто это?
— Твой папа.
— Папа?!! Нет, не узнала.
— А я вот позвонил. Не ожидала?
— И не ожидала. Откуда у тебя мой телефон?
— Мы же с Виктором-покойником, царство ему небесное, общались. Братья все ж таки родные. Хотя не по-братски было так-то со мной поступать, как он. А телефон… Как ты переехала в Москву, так я и попросил у него твой телефон.
— Попросил или он тебе дал мой номер и велел позвонить?
— Ну зачем ты так, Мариночка, зачем! Велел! Что ж он мне был, указчик, что ли? Виктор-покойник…
— Да. Указчик. Я знаю, что ты постоянно ходил к нему просить денег.
— Богатому грех не поделиться.
— Зачем ты звонишь?
— Как твое здоровье? Сердце как? Не болит?
— Зачем ты звонишь?
— Ты ж теперь вроде как совсем одна осталась. Наталья-то и говорит: «Дочери, Сергей, позвони». Хорошая она женщина, Наталья моя.
— Жена, что ли?
— Да. Жена.
— Работает?
— Дома сидит. По выслуге.
— По выслуге?
— Ну да. Пенсию по выслуге уже получает. Она ж медик, Наталья моя. Медсестрой всю жизнь проработала.
— Значит, денег у вас нет. Ее пенсия небольшая, ты работаешь все в том же месте…
— Да уж уволился. Недавно. Платят-то больно мало.
— И где теперь работаешь?
— Да нигде пока.
— Понятно. Значит, хочешь, чтобы я содержала твою семью.
— Ну зачем же так, Мариночка? Зачем содержать? Так, помочь немного.
— Сколько немного?
— Да хоть тысячу в месяц.
— Рублей?
— …А большие деньги, видать, Виктор-покойник, царство ему небесное, оставил?
— А ты обратись к Федору Мироновичу, узнай.
— К адвокату этому ушлому? Нет уж.
— Что так?
— Ты ему, Мариночка, только не говори, что я звонил.
— Кому?
— Адвокату.
— Почему?
— Не надо. Я уж лучше к тебе каждый месяц за деньгами буду приезжать.
— Что, папа, совсем плохо?
— Ну зачем так, дочка? Зачем?
— Значит, теперь, когда дядя умер, никто тебя отсюда не шуганет. Из моей квартиры. Ведь если бы он узнал…
— Так нет его. И перед смертью-то он меня простил.
— Когда?
— Вот за день перед тем, как Виктору умереть, виделись мы. Братья все ж родные. Виделись, как же. Нехорошо так-то уходить, без прощения. Виктор-покойник тоже понял, что нехорошо, не по-людски. И Машу мне простил, и… Чего уж там! Помирились. Наталья устроила.
— Вот как?
— Так это ж она ему уколы делать приходила последний месяц! Со своими-то оно легче.
— А последний укол случайно не она ему делала?
— Какой такой последний?
— Такой. Дядя сам попросил или Наталья проявила инициативу?
— Он же умирал, Мариночка.
— А дверь? Он же не мог дверь за ней закрыть. У нее были свои ключи, так?
— Ну, что ты такое говоришь! Какие ключи!
— Я тебе перезвоню, папа.
— А деньги, Мариночка? Как с деньгами-то?
— Я все устрою.
— Значит, дашь?
— Дам.
— Вот спасибо тебе! Огромное спасибо! И от меня, и от Натальи. Только…
— Что только?
— Тысячу, наверное, будет маловато.
— Ну две тысячи. Что, снова мало?
— …Сколько же Виктор покойный, царство ему небесное, оставил?
— Папа, это ты?
— Я, Мариночка.
— Я что-то совсем не помню твой голос.
— Сколь уж не видались!
— Это точно ты?
