Фобия

последнее время стала очень рассеянной, это правда. Забыла закрыть дверь, и он вошел. А потом появились драгоценности.

— Вот как?

— Да-да. Я думаю, это нарочно. Потом они опять пропадут. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что если сейчас попытаюсь покончить с собой и вдруг да неудачно, мне до конца жизни не выйти из психушки.

— Ну-ну, Марина, что ты такое говоришь!

— Я это понимаю, Федор Миронович. Идет какая-то очень расчетливая, страшная игра, я это чувствую всей своей кожей. У меня волосы от страха на голове шевелятся. Жизнь человеческая в этой игре ничто, но убивать меня нельзя, в этом-то вся штука. Кто все получает после моей насильственной смерти, тот и убийца, тут гадать нечего. А вот если я сама… Тогда поди докажи. Или если я вдруг действительно сойду с ума… Или сердце не выдержит… Тогда никакого криминала, так? У человека была фобия, она его и доконала. Я должна это сделать сама, вот в чем дело. Я сама должна умереть. Конечно, у меня есть дядины акции и есть люди, в них очень заинтересованные. Но я ведь не отказываюсь их продать. Пожалуйста, причем за те деньги, которые предложат. Я не собираюсь заниматься бизнесом. И думаю, что эти люди знают о моих намерениях. Они не заинтересованы в моей смерти, наоборот. Вот что вы, Федор Миронович, будете делать с акциями? Или уже сделали?

— Марина, я не имею на это никакого права.

— Разве? Разве нужны какие-то права? Если единственная наследница уже мало что соображает?

— Вот я и хочу тебе помочь. Ты очень здраво рассуждаешь, ты очень неглупая девочка, и ты вполне бы могла занять дядино место…

— Нет!

— Но хотя бы сохранить положение владельца фабрики и управлять через доверенное лицо.

— Мне не нужны проблемы.

— Марина, ты мне выбора просто не оставляешь. Я просто-таки обязан предпринять решительные шаги. Для твоей же защиты.

— Вот как?

— Ты просто жаждешь разориться.

— Может, тогда меня наконец оставят в покое?

— Девочка, прошу, не сердись на меня, но… Я буду действовать.

— Я тоже. Всего хорошего, Федор Миронович.

Звонок.

— Да?

— Это опять я.

— Алла?

— Мы что, познакомились, наконец?

— Это очень хорошо, что ты мне позвонила.

— Вот как?

— Жаль, что мы не поговорили раньше, еще когда Марк был жив.

— А что бы вы мне сказали?

— Что бы ты мне сказала. Я думаю, что смогла бы тебя понять.

— Почему?

— Потому что сейчас поняла.

— И что же вы поняли?

— Я была не права. Мне не надо было действовать через посредников, не надо было тебя бояться. Мы обе женщины, мы должны друг друга понять. Скажи мне, чего ты добиваешься своими звонками, и, быть может, я сама тебе отдам. Все отдам.

— Странно… А мне говорили, что вы совсем другая.

— Другая? Какая другая? И кто говорил?

— Вы странная женщина.

— Возможно. Я хочу, чтобы ты ко мне приехала.

— Зачем?

— Я хочу отдать тебе эту бумагу. Завещание. Я хочу все, что имею, оставить тебе и твоему ребенку.

— Ребенку?

— Ну да. Ведь это ребенок Марка?

— Я… должно быть, вы правы. Насчет того, что нам надо встретиться. Я перезвоню.

— Алла? Что случилось? Ты не можешь говорить?

— …

— Кто-то рядом, да? Это он заставляет тебя звонить? Так? Ты все это делаешь по чьей-то указке? Из- за денег, да? Но я сама могу дать тебе денег. Если бы ты приехала ко мне…

Короткие гудки...

Звонок.

— Это опять я. Два слова, потому что телефон может прослушиваться: я приеду.

— Хорошо, но…

Короткие гудки.

— Но когда, Алла? Когда?

Звонок.

— Да? Алла, это ты?

— Алла? Ха-ха! Так вы что, уже подружились?

— Я думаю, что подружимся, Ника. Она должна ко мне приехать.

— Можно поприсутствовать при вашей беседе?

— Не стоит. Это личное.

— Вот как? У тебя появились от меня секреты? От лучшей и единственной подруги?

— Ты мне не подруга.

— Что ж так-то? Променяла меня на какую-то девку только потому, что девка эта беременна от твоего мужа? Ты точно ненормальная. Может, мне стоило переспать с Марком, а потом тебе в этом признаться? Тогда бы мы стали подругами по-настоящему.

— Он бы никогда не стал с тобой… заниматься любовью.

— Это еще почему? Разве я не красивая женщина?

— Красивая. Но не в его вкусе.

— С чего ты это взяла?

— Марк так говорил. Что ты слишком худая и что у тебя груди нет. Ему не нравятся такие женщины.

— А может, он тебе врал? Может, бдительность усыплял? А сам тайно умирал именно по мне?

— Не смеши. Знаешь, я его все-таки очень любила. Что касается его вкусов, я их отлично изучила. Я прекрасно знаю, какие женщины ему нравились. Вот Алла ему нравилась.

— Ты же ее никогда не видела! Откуда знаешь?

— Не видела. Но она блондинка, Марку нравились именно блондинки. И я просто уверена, что у нее большая грудь. Не как у тебя.

— И что?

— И ноги красивые.

— А у меня что, некрасивые ноги?

— Знаешь, не очень. И ты это прекрасно знаешь, поэтому и предпочитаешь ходить в брюках.

— Мне просто так удобнее.