принципа экзогамии стало непреложным законом всех архаических обществ — исключений практически не знают ни история, ни этнография. И дело тут вовсе не в осознанной «дикарями» опасности вырождения в результате близкородственных браков, как наивно полагали вначале европейские исследователи. Как раз от близкородственных браков экзогамия уберечь не могла. Гораздо более глубоким и значимым был ее
В небольших охотничьих общинах эпохи верхнего палеолита отсутствие каких бы то ни было раздоров сородичей из-за женщин, равно как и восприятие каждого члена Рода как кровного «брата» или «сестры» (независимо от реальной степени родства!), было, по-видимому, главным залогом выживания. Да и мирные взаимоотношения с соседними общинами зиждились, в первую очередь, на соблюдении того же Закона. Принцип экзогамии сближал соседей, роднил их между собой — через постоянный обмен невестами… Закон Крови был тем краеугольным камнем, на котором строилась вся первобытная мораль, вся этика тогдашней жизни. Умение обуздывать свои порывы являлось, по сути, главной составляющей воспитания:
…он (Дрого) прекрасно знал, что происходит между мужчиной и женщиной, — уж это-то ему было известно задолго до Посвящения! Понимал он и другое: одна девчонка нравится больше, другая — меньше, а от третьей и вовсе с души воротит! И не обязательно та, кто милее тебе, тебя предпочтет… Ему-то самому — кто больше нравится? Нату, с которой возился Нагу-подросток, или Туйя? Конечно, Туйя! Так что же теперь, — он и Каймо должны из-за Туйи… Дрого даже передернуло от одной этой мысли! И при чем здесь это: «больше», «меньше»! Мужчине нужна женщина, — рожающая, ласковая, умелая. Разве может так быть, чтобы на все окрестные стойбища была только одна такая! Дрого невольно улыбнулся, — что за нелепица!.. Да мы все тогда поубивали бы друг друга, и ее саму бы на куски разорвали! Конечно, всякие бывают… Хочешь взять получше, — так докажи сам, что ты — мужчина! Будут уважать тебя, будут говорить о тебе хорошее, — так и девчонки заметят; почему и не должен мужчина с этим торопиться!..
Но не в этом же дело! Совсем не в этом! Ведь тот, кто был Малом, первым охотником, мог выбрать себе кого угодно! Кто бы отказал ему! А он… Дрого честно попытался представить, как бы он стал одну из девчонок своего стойбища… Нет, сама мысль об этом казалась одновременно и нелепой, и чудовищной; здесь воображение не работало…
Да, мораль всегда, в какой-то степени, «связывает» свободную волю, и первобытная мораль — не исключение. Но, преступая ее, человек, как правило, теряет что-то гораздо большее. Именно это и происходит с первым охотником рода Детей Мамонта. Не пожелав смириться со своей неудачей, презрев Закон, он затем шаг за шагом теряет понятие о каких бы то ни было законах, кроме одного — права сильного. В результате он идет от одного преступления к другому, губит и свою возлюбленную, и еще троих молодых мужчин — и навлекает на себя суровую кару:
…Лишенного имени швырнули, не развязав, прямо к общему очагу, не заботясь о том, обожгут ли угли его лицо, или нет. Говорил Йом.
— Гарт, великий вождь детей Серой Совы! Мы настигли врага, — настигли там, куда указал Колдун детей Мамонта! Анук, сын Серой Совы, бросился на него первым; он попытался взять Лишенного имени живым. Но враг был силен и опасен. Он убил Анука; мы подоспели слишком поздно!.. А на обратном пути мы нашли тело нашего брата, сына Мамонта. Враг убил и его.
Вожди двух Родов сидели рядом, — на шкуре лошади. Колдуны — здесь же. Старый выглядел бодрее, чем накануне, но все еще не такой, как прежде. Арго держался хорошо: ночью он заставил себя уснуть. И все же — круги под глазами и лицо осунувшееся.
…Говорят: «Поверженный враг отраднее девицы!» Говорят: «Труп врага не смердит!» Говорят: «Сердце врага вкуснее лопатки олененка!» Так было и для Арго когда-то, в незапамятные времена.. Дорого бы дал он теперь, чтобы не видеть это существо, валяющееся без движения лицом в золе! Но это невозможно; он мужчина, и он — вождь! Вождь опозоренного Рода! И позор еще не смыт…
А утро было таким же ясным, как и накануне. И также не умолкала птичья перекличка. Только воздух казался душным. Почему-то вчерашний дождь его не освежил…
…Люди рассаживались полукольцом: Род Серой Совы по левую руку от вождей, Род детей Мамонта — по правую. Участники погони по-прежнему стояли в центре, около Общих костров, рядом с телом связанного врага. Тот почти не шевелился, только кашлял, отворачивая голову в сторону от жара и дыма.
Вожди и колдуны сидели по другую сторону очагов. За их спинами возвышался тотемный столб, — засохший ствол лиственницы, очищенный от веток и коры, украшенный знаками Рода Серой Совы. Он был окрашен в красный и черный цвета. Но не только сухая кровь Рода, не только уголь, смешанный с жиром, изменили его природный цвет. И иные пятна были на тотемном столбе… И глаза общинников возвращались к нему снова и снова.
Женщин и детей не было. Женщины оставались в жилищах, — занятые подготовкой к погребению или своими делами. Выйти к тотемному столбу они смогут лишь тогда, когда приговор будет произнесен. Присутствовать на суде могла бы только жена вождя, Айя, — с согласия Арго, — но она отказалась.
Первым заговорил Гарт.
— Братья мои! Друзья мои! Великое горе постигло два наших Рода! Тот, кого все мы уважали и чтили как одного из лучших сыновей Мамонта, оказался отступником. Он не только убийца и похититель, он нарушил Закон Крови. Судить и карать его должны, прежде всего, те, чью кровь он осквернил, чей Тотем опозорил. Мы — на земле детей Серой Совы. Но главное слово, решающее слово сегодня принадлежит детям Мамонта. …Мы слушаем тебя, великий вождь Арго! Мы знаем: твое решение будет мудрым.
(Вот оно. Начало. Только бы хватило сил!)
— Принесите тела убитых Лишенным имени. Всех!
…Теперь четыре тела лежали на утоптанной траве. Два мальчика, которых принесли Йом и его люди, и — муж и жена. Рядом.
— Пусть смотрит!
Лишенного имени подняли грубым рывком. Вынули палку, не развязывая ремней; толкнули вперед. Йома трясло от ненависти и презрения…
— Ну, что? Ты доволен, ВРАГ?..
…Заговорил Арго. Голос его был спокоен, бесстрастен, — урок приемному сыну.
— Ты был гордостью нашего Рода. Еще день назад лучшие девушки наших соседей мечтали войти в твое жилище, стать хозяйкой твоего очага. Ты мог бы стать вождем детей Мамонта. Ты был всеми уважаем и любим. Ты все попрал, всех предал. Всех, с кем жил бок о бок, делил пищу и кров, выслеживал добычу. Ты нарушил Закон крови, хотя знал: нарушивший этот Закон несет несчастье не только себе и своей жертве, — всему Роду!
Теперь ты — никто; тебя лишили имени, и ты знаешь: приговор будет суров…
…Арго смотрел на неподвижное тело своей дочери. Сейчас он вынесет приговор, и наконец-то ее унесут, чтобы собрать в последний путь. Но отправиться по этому пути она и ее муж: смогут только на закате… Он встал.
— Лишенный имени! Ты осквернил наш Род, ты нарушил Закон крови. Ты отнял четыре жизни. Ты был первым охотником нашего Рода, — ты стал вместилищем падали. Твои слова гнилы и лживы, как гнил и лжив ты сам. Я не знаю и не хочу знать того, кто помог тебе стать тем, кем ты стал. Но и он тебя не спас: ты умрешь.
На ледяную тропу ты вступишь прежде тех, кого раньше срока направила туда твоя рука. Ты вступишь на нее без одежды, без оружия, без амулетов и без родовых знаков — живым!
Мал невольно вздрогнул. Он знал, что смерть его будет страшной, но такого… такого еще не было ни разу!..
У тотемного столба шли последние приготовления к пытке. Колдун уже разжег костер, разложил свои снадобья и рядом — завернутые в листья белены когти тигрольва. На камне, в специальном углублении дымилась смола, рядом стояла миска с укрепляющим питьем. Срезать родовые знаки будут долго, шаг за шагом. При этом нельзя дать врагу истечь кровью, умереть раньше срока, избежав уготованной участи.
По знаку Арго Йом и остальные участники погони сорвали с Лишенного имени одежду и бросили ее
