характер.
Несколько раз очень осторожно Рокх пытался «пронюхать» надзирателя потщательнее, но — безуспешно. Вот и сейчас:
— Зачем? А ты, Быстряк, вон у Желтоклыкого спроси. Уж он-то наверняка знает.
Надзиратель, шагавший позади молодых кхаргов, фыркнул:
— Откуда ж мне, недостойному, знать? На все воля Одноокого.
Ллурм сразу притих — и неудивительно. При всей своей флегматичности и толстокожести даже он обладал слабиной — и ею была религия. Упоминание о ней всегда привлекало внимание Быстряка, а уж те, кто в его присутствии непочтительно высказывался о Господе нашем, Однооком, рисковали очень многим. Ибо Быстряк, опять-таки, несмотря на всю его флегматичность, был воспитанником господина Миссинца — мощным и смертельно опасным оружием.
И именно поэтому Рокх так любил поддразнивать своего сокамерника. Риск вообще нравился Клеточнику, вот только пока что было его в жизни молодого кхарга маловато — или чересчур много, если учесть, что он до сих пор не знал, зачем понадобился господину Миссинцу.
Сейчас Рокх просто не мог удержаться, чтобы не подразнить Быстряка.
Среди кхаргов издавна существовало два лагеря верующих: Правачи и Левачи. Разница между ними заключалась в том, какой глаз, по их мнению, следовало закрывать, когда молишься. Правачей с того времени, как в Гунархторе появился господин Миссинец, стало значительно больше, поскольку именно правый глаз у пророка был выжжен. Хотя сам Голос Господен никогда не утверждал, что сие каким-то образом связано с Однооким, он никогда и не отрицал этого.
— Вот давно хочу тебя спросить. Скажи, а в чем разница-то? — невинно поинтересовался у одновылупленика Рокх. — Закрою я правый глаз или левый — что от этого изменится?
Быстряк сокрушенно вильнул хвостом:
— Как ты можешь не понимать таких простых вещей! Желтоклыкий, объясни ему!
Надзиратель осклабился:
— Что, прямо сейчас?
— Почему бы и нет?
— Ладно, Клеточник. Скажи, что ты чувствуешь, когда молишься?
— Разное, — уклончиво ответил Рокх. — Разве это имеет значение?
— Если бы не имело, зачем тогда вообще всуе закрывать глаза? Они даны тебе Господом, чтобы видеть, что творится справа и слева от тебя. Когда в молитве ты закрываешь один из них, тем самым ты вручаешь себя, свою судьбу в руки Господни. Поскольку тогда ты можешь видеть лишь то, что творится с одной стороны.
— Разве моя судьба и так не в Его руках?
— Это же символ, Клеточник! — вспылил Ллурм. — Символ твоего смирения. А когда ты возносишь к Нему молитву, ты должен чувствовать воссоединение с Ним.
— А глаза при чем? Какая разница…
Договорить ему не дали — толпа, сквозь которую они прокладывали путь, неожиданно забурлила, нахлынула, завертела. «Дорогу, дорогу!» — вопил кто-то хриплым надсаженным голосом. Плотный комок кхарговых тел двигался сквозь уличную кашу, целеустремленный, энергичный.
— Что происходит? — ухватил за плечо ближайшего прохожего Желтоклыкий. — В чем дело?
— Давно пора! — невпопад проорал тот. — Давным-давно пора навести порядок в этом проклятом городе! Теперь все будет по-другому.
Желтоклыкий отшвырнул его и повернулся к молодым кхаргам.
— Кажется, я догадываюсь… ну-ка, живо за мной!
Он развернулся и попытался протолкаться в сторону холма пророка, но ничего не получилось. Процессия, натворившая столько шуму, двигалась в противоположном направлении и тянула за собой всех остальных.
— Ладно, — прошипел Желтоклыкий. — Держитесь рядом со мной, вы, оба, и не вздумайте выкинуть какой-нибудь фортель. И ни в коем случае не говорите, кто вы и откуда.
Вместе с потоком звероящеров их выволокло к храму — и там наконец движение замедлилось. Те, что явились в город, теперь поднялись на ступеньки холма Господнего и оттуда воинственно оглядывали толпу. Рокх отметил про себя, что по улице этих шло намного больше. Следовательно…
— Добрые кхарги! Господь все видит, все во власти Его! — возопил высоченный и широкоплечий звероящер с длиннющими клыками. Он хлестнул себя хвостом по голеням и продолжал: — Долгое время Одноокий снисходительно относился к болоту заблуждений, в которое превратился сей город. А все началось с храма! Ведь всем известно, что Господь наш не любит излишеств в сооружении холмов своих. А что же мы видим здесь?! — длинноклыкий обвиняюще ткнул пальцем в сторону храма. — Но это, как оказалось, лишь начало! Джунгли заблуждений выросли на благодатной почве.
— Так джунгли или болото? — засмеялся кто-то в толпе. Впрочем, трое или четверо дюжих молодцев тотчас оттеснили его к дальнему проулку, где начали активно убеждать кричавшего в том, что впредь так поступать не стоит; убеждали кулаками и дубинками, предварительно накинув остряку на челюсти петлю, чтобы не мешал остальным своими воплями.
— Джунгли и болото — это всего лишь образы. Но что за ними кроется? Хула Божия! Ведь когда Он сотворил нас существами, у которых правая рука — главная, Он тем самым дал понять нам, что именно левый глаз следует закрывать, когда мы обращаемся к Нему. Ведь именно левая наша сторона менее защищена — и когда мы, закрывая глаз, делаем ее беззащитной, мы таким образом более полно отдаем себя на волю Господу. Те же…
И так далее. Рокх лениво почесался, словно невзначай скользя взглядом по толпе. Его интересовало, как Левачи смогли проникнуть в Гунархтор в таком немалом числе да еще и столь организованно действовать. И почему ни городские власти, ни Голос Господен ничего не предприняли. Впрочем, до сегодняшнего дня Рокх не слишком интересовался богословскими проблемами, поэтому, возможно, он просто чего-то не понимает.
Вдруг внимание его привлекли кхарги, появившиеся у храмовой арки, венчавшей ступени, на которых сейчас говорил длинноклыкий. Десять или даже больше; среди них нескольких плененных храмовников. Вероятно, проникли с черного хода и захватили холм Господен. Вот только с какой целью?
Храмовников тем временем грубыми ударами поставили на колени перед толпой и оратором.
— …Но наибольший грех, — вещал тот, — разумеется, лежит на них — тех, кто был ближе всех к Господу и не расслышал Его слов.
— Заметьте, — прошептал рядом Желтоклыкий, — заметьте, мальчики, пока что он не сказал ничего против Голоса Господнего.
Быстряк промолчал, захваченный тем, что происходило на ступенях. Рокх только хмыкнул: «Ну да, чтобы выступать против Голоса у них клыки коротки!» — но тоже ничего не сказал. И так ведь ясно, что в Гунархторе сторонники пророка есть и среди Правачей, и среди Левачей. Вот если последним удастся захватить власть — тогда обязательно вспомнят и о господине Миссинце.
— Так что же мы сделаем с ними?
— Казним! — заревела толпа.
Вернее, не совсем так. Сперва закричали «подставленные» Левачей, а уж потом крик подхватили остальные. Причем наверняка половина из них даже не совсем ясно понимала, что происходит и что они кричат.
— Только не это, — пробормотал Желтоклыкий. — Ох, только бы не это! Мне лично глубоко плевать на тех, кого они собираются казнить, но потом… Хоть вы, мальчики, понимаете, что будет потом?
— Потом Левачей станет намного больше, — мрачно сказал Ллурм. — Те, кто сейчас кричит «казним», тем самым превращаются в соучастников. Теперь они все будут завязаны один на другом. Сообщники — сообща пролившие кровь. А? Как думаешь, Клеточник?
Но, оглянувшись, Ллурм увидел, что Рокха рядом с ними нет. Рокх уже пробирался через толпу к храмовым ступеням.
Толпа смердела страхом и жаждой крови — и сверкала клыками, едва сдерживая в горле глухой рык. Но Клеточника это не пугало, толпа сейчас не имела значения. Важен был лишь тот, кто стоял на
