произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму… человек в толпе очень легко подчиняется словам и представлениям… Индивид в толпе — это песчинка среди массы других песчинок, вздымаемых и уносимых ветром… В его идеях и чувствах должно произойти изменение, притом настолько глубокое, что оно может превратить скупого в расточительного, скептика — в верующего, честного человека — в преступника, труса — в героя»[37].
Лебон не относится огульно отрицательно ко всякой толпе. Он подчеркивает, что все зависит от того, какому внушению подчиняется толпа. И хотя он исходит из того, что в интеллектуальном отношении толпа всегда стоит ниже изолированного индивида, но в своих чувствах и поступках она может быть весьма благородна, самоотверженна, героична. Именно благодаря часто бессознательному героизму творится история. «Толпа пойдет на смерть ради торжества какого-нибудь верования или идеи; в толпе можно пробудить энтузиазм и заставить ее ради славы и чести идти без хлеба и оружия, как во времена крестовых походов, освобождать Гроб Господень из рук неверных, или же как в 93 году защищать родную землю. Этот героизм, несколько бессознательный, конечно, но именно при его-то помощи и делается история»[38]. В другой своей книге «Психология социализма» он подчеркивает, что толпа легко превращается и в жертву, и в палача. Толпа редко подчиняется эгоистическим побуждениям, а, как правило, бескорыстна и подчиняется общественным интересам. К эгоизму чаще всего приводят рассуждения, размышления, но поскольку толпа не рассуждает и не размышляет, эгоизм ей не присущ. Поэтому, считает он, общий интерес связан с отсутствием эгоизма, со слепой преданностью, самопожертвованием, т. е. со всем тем, что присуще толпе. «Управляемая своими бессознательными инстинктами, толпа имеет нравственный склад и великодушие, стремящиеся всегда к проявлению на деле»[39].
В своем детальном анализе чувств и нравственности толпы Лебон исходит из того, что она управляется бессознательным. Толпа не рассуждает, она не обладает способностью подавлять свои рефлексы, она повинуется самым различным импульсам от самой жестокой кровожадности до абсолютного героизма, ибо она находится под минутным возбуждением. Поэтому одним из свойств толпы является ее изменчивость и импульсивность. Для нее не существует понятия непреодолимого, невозможного. Толпа в силу своей многочисленности осознает себя могущественной, не терпящей возражений и препятствий, более того, чувствующей себя безнаказанной.
Именно бессознательные действия толпы определяют ее легковерность, то, что она легко поддается внушению. Одно из ее основных отличий — это неспособность к критическому мышлению. Толпа мыслит не категориями, а образами, причем эти образы могут быть весьма далеки от реальности. Более того, Лебон говорит о коллективных галлюцинациях хорошо известных истории. Видимость, считает он, всегда играла в истории большую роль, чем действительность. Великие события родились из иррационального, именно оно направляет историю. «Нереальное здесь господствует над реальным». И дело не в умственных качествах индивидов, составляющих толпу, невежда и ученый в толпе равны. Они равно подвержены иллюзиям и ошибочным наблюдениям, не знают сомнений и колебаний. Особое внимание Лебон уделяет отсутствию чувства ответственности у толпы. Именно с этим связана ее нетерпимость и авторитарность. «Массы уважают только силу, и доброта их мало трогает, так как они смотрят на нее как на одну из форм слабости. Симпатии толпы всегда на стороне тиранов, подчиняющих ее себе, а не на стороне добрых властителей, и самые высокие статуи толпа всегда воздвигает первым, а не последним»[40] .
Лебон не верит в преобладание революционных инстинктов у толпы. Более того, он считает ее консервативной. Находясь под властью бессознательного, она оказывается во власти вековой наследственности. Ее утомляют — считает он — собственные беспорядки. И хотя истории известны бурные революции, устраиваемые толпой, но ее потребность в изменениях выражается, по его мнению, весьма поверхностно. Толпа испытывает глубокий ужас ко всякого рода новшествам, т. к. очень глубоко связана с традициями. Революционные инстинкты толпы сиюминутны. Она очень быстро начинает требовать восстановления идолов, ею же разрушенных. Он демонстрирует свою мысль столетней историей Франции, в которой неоднократно революция сменялась контрреволюцией.
Говоря о нравственности, Лебон показывает, что хотя разрушительные инстинкты весьма часто проявляются в толпе, ибо эти инстинкты вообще свойственны индивидам как остаток первобытных времен, тем не менее толпе свойственны и самоотверженность, преданность, бескорыстие, самопожертвование, чувство справедливости. Толпа способна на очень возвышенное проявление этих чувств, вплоть до самопожертвования.
Он детально анализирует влияние идей на толпу, показывая, что любые идеи могут оказывать воздействие на толпу только в том случае, если они облечены в самую простую и категорическую форму. Это не идеи в их рациональном виде, а идеи-образы, которые совсем не обязательно связаны логически между собой. Поэтому, отмечает он, в толпе сосуществуют идеи самого противоречивого толка. Чтобы стать доступными толпе, идеи всегда имеют «упрощающий и понижающий характер. Вот почему с социальной точки зрения не существует в действительности идейной иерархии, т. е. более или менее возвышенных идей. Уже одного факта проникновения идеи в толпу и выражения ее в действиях бывает достаточно, чтобы лишить идею всего того, что способствовало ее возвышенности и величию, как бы она ни была истинна и велика при своем начале… Философские идеи, приведшие к Французской революции, потребовали целое столетие для того, чтобы укрепиться в душе толпы. Известно, какую непреодолимую силу они приобрели после того, как укрепились. Стремление целого народа к приобретению социального равенства, к реализации абстрактных прав и вольностей расшатало все троны и глубоко потрясло западный мир… Европа пережила такие гекатомбы, которые могли бы испугать Чингисхана и Тамерлана. Никогда еще миру не приходилось наблюдать в такой степени результаты владычества какой-нибудь идеи»[41].
Не отказывая толпе в способности рассуждать, он считает, что для такого рода рассуждений характерно немедленное обобщение частных случаев и соединение воедино разнородных вещей. В этих рассуждениях отсутствует обычная логика. Поэтому толпе свойственны ложные, а точнее, навязанные суждения.
Толпу к действиям толкают не рассуждения, а образы, основанные на них же убеждения Лебон определяет как религиозное чувство, в котором сливаются сверхъестественное и чудесное. «Толпа бессознательно награждает таинственной силой политическую формулу или победоносного вождя, возбуждающего в данный момент ее фанатизм… нетерпимость и фанатизм составляют необходимую принадлежность каждого религиозного чувства и неизбежны у тех, кто думает, что обладает секретом земного или вечного блаженства»[42]. Сравнивая убеждения толпы с религиозным чувством, он показывает, что в обоих случаях речь идет о слепом подчинении, свирепой нетерпимости, неистовой пропаганде своих убеждений. Герой, которому поклоняется толпа, поистине для нее бог. Вместо алтарей великим завоевателям душ строят статуи и оказывают им такие же почести, как и в древности. Число фетишей только прибавляется. Варфоломеевская ночь, религиозные войны, террор — все это, по Лебону, явления тождественные, ибо методы инквизиции — это методы всех убежденных людей. Перечисленные события не были бы возможны, если бы душа толпы не вызывала бы их. Самый деспотичный тиран может их только ускорить или замедлить. «Не короли создали Варфоломеевскую ночь, религиозные войны, и не Робеспьер, Дантон или Сен-Жюст создали террор. Во всех этих событиях участвовала душа толпы, а не могущество королей»[43]. Вся сила исторических событий была связана с верой. А как только вера сменяется, так верующие с яростью разбивают статуи своих прежних богов.
Законы и учреждения, существующие в обществе, как правило, не могут быть, по Лебону, изменены насильственным образом, ибо они соответствуют определенным потребностям расы, народа. На толпу действуют только иллюзии и «особенно слова, химерические и сильные». Могущество слов, их воздействие на толпу совершенно не зависит от их реального смысла. Слова наделяются магической силой, выступают как таинственные божества, их подлинное значение давно потеряно, изменено. «Могущество слов так велико, что стоит придумать изысканные названия для каких-нибудь самых отвратительных вещей, чтобы толпа тотчас же приняла их»[44].
Главным фактором эволюции народов, по Лебону, никогда не была истина, но всегда заблуждение. Этими заблуждениями он прежде всего считает иллюзии, которые всегда властвовали над толпой. Речь
