Осень средневековья

жалуются на всеобщий упадок и одряхление и отчаиваются в мире и справедливости. Никто столь бесконечно, как Эсташ Дешан, не повторял своих жалоб на то, что все прекрасное в мире уже утрачено:

Temps de doleur et de temptacion,
Aages de plour, d'envie et de tourment,
Temps de langour et de dampnacion,
Aages meneur pres du definement,
Temps plain d'orreur qui tout fait faussment,
Aages menteur, plain d'orgueil et d'envie,
Temps sanz honeur et sanz vray jugement,
Aage en tristour qui abrege la vie[2].

О времена соблазнов, горьких слез,
Век зависти, гордыни и мученья,
О времена тоски, ушедших грез,
Век, чьим недугам нету излеченья,
О времена конца, ожесточенья
Век, в коем страх и зависть мы познали,
О времена к бесчестному влеченья,
Век нашу жизнь снедающей печали.

В подобном духе сочинял он свои баллады десятками: монотонные, вялые вариации на все ту же унылую тему. В высших сословиях должна была царить сильнейшая меланхолия, чтобы придворная знать заставляла своего поэта постоянно повторять следующие мелодии:

Toute leesse deffaut,
Tous cueurs ont prins par assaut
Tristesse et merencolie[3].

Всем радостям конец,
О сколько ранили сердец
Меранхолия и печаль[1*].

Жан Мешино на три четверти века позже Дешана все еще поет в том же тоне:

О miserable et tres dolente vie!..
La guerre avovs, mortalite, famine;
Le froid, le chaud, le jour, la nuit nous mine;
Puces, cirons et tant dautre vermine
Nous guerroyent. Bref, misere domine
Noz mechans corps, dont le vivre est tres court.

О жалкое, прескорбное житье!..
Война и глад нам гибелью грозят;
Днем, ночью зной иль стужа нас томят;
Блоха и клещ и прочий мерзкий гад
Нас истребляют. Сжалься, Боже, град
Сей отврати от кратких жизнью тел.

Но и он постоянно высказывает горькое убеждение, что в мире все идет дурно: справедливость утрачена, великие мира сего обирают малых, малые же — друг друга. Извечная ипохондрия доводит его, как он говорит, до грани самоубийства. Вот как он описывает сам себя:

Et je, le pouvre escrivain,
Au cueur triste, faible et vain,
Voyant de chascun le dueil,
Soucy me tient en sa main;
Toujours les larmes a l'?il,
Rien fors mourir je ne vueil[4].

Злосчастный сочинитель я,
Тщета и грусть гнетут меня,
Печалуюсь и не ропщу,
Все горше мне день ото дня:
Нет сил, все боле я грущу,
Одной лишь смерти я ищу.

Все эти выражения настроения знати свидетельствуют о сентиментальной потребности рядить душу в траур. Едва ли не каждый спешит объявить, что не видел в жизни ничего, кроме бедствий, что еще более худшего следует ожидать в будущем и что пройденный им жизненный путь он не хотел бы повторить заново. 'Moi douloreux homme, ne en eclipse de tenebres en espesses bruynes de lamentation' ['Я скорбный человек, рожденный во мраке затмения, в густом тумане печалей'] — так Шателлен представляет себя читателю[5]. 'Tant a souffert La Marche' ['О, сколько страдал Ла Марш'] — такой девиз избирает себе придворный поэт и историограф Карла Смелого; одну только горечь видит он в жизни, а его портрет являет нам те скорбные черты, которые приковывают наш взгляд на столь многих изображениях, относящихся к этому времени [6].

Ничья жизнь в этом столетии не кажется до того полной мирского высокомерия и блистательных поисков наслаждений, до такой степени увенчанной успехом, как жизнь Филиппа Доброго. Но и за его