— Ты че сказал? — нахмурился Хаджик, нащупывая что-то в кармане.
— Я че, я ниче, — зарядил рыжий.
— Будешь еще возникать, я тебя в натуре выстегну, — пригрозил Хаджик, оставив карман в покое, и отвел Далгата в сторону черных ворот, за которыми виднелся краснокирпичный домик.
— Что, уронил тебя этот бык? — спросил Хаджик. — Ты с ними не связывайся. Этот Русик — вообще камень.
— Уезжаешь сейчас? — спросил Далгат.
— С пацанами по городу проедемся, ты в дом заходи, Арип тоже дома. Цинкани, если чо, я тебя подвезу, куда надо.
— Баркалла, — сказал Далгат, прощаясь с Хаджиком за руку.
— Проблемы будут — обращайся.
Хаджик пошел к друзьям, бросив крепкое словцо в сторону расходящегося сборища. Все трое сели в иномарку и рванули за угол, оставляя клуб пыли.
3
Далгат поспешно зашел в ворота и оказался в маленьком внутреннем дворе с торчащим из земли краном около небольшого двухэтажного строения. Второй этаж был недоделан и пах известкой. Из дома вышла тетя Наида и подошла обниматься.
— Вай, Далгат! Где был? Что такой помятый? Как мама? Заходи, сейчас хинкал[11] будет.
На стене комнаты, под лепным потолком, висел ковер с вытканным портретом имама Шамиля в папахе. Под ним, на диване, обложенном декоративными подушками, сидел тяжелобровый Арип, старший брат Хаджика. На голове Арипа торчала темно-синяя тюбетейка, вышитая золотом.
— Где тебе футболку растянули? — спросил он, здороваясь с Далгатом.
— А, здесь, приставать начали у вашего дома, Хаджик мне помог.
— Куда он поехал снова?
— По городу, говорит, прокатится.
— В ад он прокатится, — хмыкнул Арип. — Сколько я ему говорю, не езди с этими шакалами, а он гай- гуй поднимет и едет на движения… Ты, Далгат, не начал еще молиться?
Далгат тяжело вздохнул.
— Я же тебе говорил… — начал Далгат.
— Ты сюда слушай, я тебе всю дорогу говорю, чтобы ты молиться стал, ты че меня не чувствуешь? — нагнулся к нему Арип.
— Я…
— Вот ты этих аташек[12] видел у ворот? Хажи, машалла,[13] траву не пробует, а то я его поломаю. А эти ослы мажут, или просто сидят, бакланяться, или к девушкам пристают полуголым. Куда катится этот кяфирский мир, скажи? Клубы здесь понастроили, дискотеки, женщины посмотри как ходят! Это что такое? Если бы у нас шариат был, этого наджаса[14] бы не было здесь, скажи?
— Бесполезно с тобой говорить, Арип, — снова вздохнул Далгат…
— Мой долг тебя наставить. Совершающий получает вознаграждение, оставляющий получает наказание. Из одного хадиса мы знаем, что человек будет семьдесят лет лететь ко дну ада лишь за одно неправильное слово, а что говорить за наказание про дела?
— Я не верю в сказки про Пророка, — сказал Далгат.
— А ты знаешь, что было с одним мужчиной, который был коммунистом, а потом поверил? Он очень молиться стал, его все мавлиды[15] петь звали. Он очень хорошо мавлиды пел. И, раз, один день ему говорят, ле, у нас родственник умер, приезжай в Буйнакск на мавлид. А другие говорят, нашему сыну сунат[16] сделали, приезжай в Дербент на мавлид. И он, это, в один день был одновременно и в Буйнакске, и в Дербенте.
— А как узнали?
— Как узнали… Друг другу звонят: салам — салам. Один говорит, у нас тут в Буйнакске Надыр зикр[17] читает, а другой говорит — нет, у нас он, в Дербенте… Клянусь! — говорил Арип. — А про имя Аллаха на помидорах знаешь?
— Нет.
Арип достал свой распашной мобильный и, чем-то щелкнув, показал Далгату экран, на котором крупным планом возник помидор без кожуры. Белые прожилки на помидоре изгибались в некое подобие арабской вязи.
— Видишь? — сказал Арип торжествуя. — Здесь написано «Аллах». Этот помидор у праведных людей вырос.
— Фотошоп, — бросил Далгат.
— Какой фотошоп! — взвился Арип, вынырнув из спокойствия. — Я тебе говорю, настоящие помидоры, ле! А про человека, который молитвы слышал, знаешь?
Далгат махнул рукой.
— Нет, слушай, мы знаем, что все — и животные, и растения — каждый день воздают хвалу Всевышнему, и этот человек, моего друга земляк он, стал слышать, как животные и растения говорят: «Лаиллааиллала». Он спать не мог, же есть, и поехал к Саиду Апанди в Чиркей, и тот ему сказал, что это великий дар. Но этому человеку трудно было жить с даром, и он попросил Апанди снять этот дар… Много, много доказательств есть. Тот американец-космонавт, который в космосе был, он азан слышал. Все это знают!
— Арип, дураки говорят, а ты веришь…
— Ты Камиля знаешь с Изберга? — перебил Арип.
— Знаю, и что?
— Вот он дурак. Из-за таких, как он, ислам не любят. Он за джихад говорит, только все неправильно. Фетвы[18] мне по аське присылал. Я ему говорю, ле, Камиль, вставай на верный путь, ты что? Тебе голову задурили, о матери подумай своей! Не послушал он никого, в лес ушел. Все грехи, говорит, сауны, взятки, туда-сюда, от России, надо шариат сделать и неверных убивать.
— Ты тоже так думаешь? — спросил Далгат.
— Про шариат они правильно говорят, но с Россией надо быть, харам [19] от нашей верхушки идет. Верхушку надо поменять. А то одну нацию поставят же есть и начинают воровать от души. А если голову отрубать за каждую взятку, не брали бы.
— Вот ты их поучи сначала морали, — сказал Далгат, — или они лучше меня, раз намаз делают и в хадж за товаром ездят?
— По ним не суди! Если какие-то мануфики намаз делают, потом грабят, это не значит, что ты не должен намаз делать… К шейху сходи, он тебе все объяснит.
— А Камиля, что, к шейху не послал?
— Камиль уже все, пропал он. Ничего не читал по исламу, ничего не знал, только всех кяфирами обзывал. У них в семье копейки тоже не было, они за сестру в вуз на лапу всем тухумом собирали. Вот он стал вахов слушать. А вахи — они же не истинные моджахеды, у них ислам неправильный. За то, что невинных людей убиваешь, в рай не попадешь. Вот таких, как Камиль, молодых, на смерть ведут. Это Америка им деньги дает, чтобы они наших пацанов убивали и против России войну делали! Они шейхов отрицают, мавлиды, святые места, устазов…[20] Все отрицают! Только чужими руками убивать хотят!
— Войска бы только не пришли сюда, — сказал Далгат.
— Вай, не говори! Еще хуже будет! — воскликнул Арип. — Отвечаю, каша будет здесь! КТО[21] знаешь как у нас проходит? Раз Осман звонит мне, типа приезжай на Батырая, такой базар здесь. А пробки же есть же, я ехать не успеваю, кричу ему, типа, че тама, че тама.
