Все потрясено молчали. Наконец, немного успокоившись, Тари сказала:
— Какая странная аритмичная и захватывающая музыка. Нескольким музыкантам не терпелось самим попробовать воспроизвести эти ритмы, и они попросили Эйлу объяснить их.
— А кто же подыграл вам в конце на дудочке? — спросила Тари, зная, что Манен, стоявший рядом с ней, не мог этого сделать.
— Никто, — усмехнувшись, сказала Диги, — это была не дудочка, а свист Эйлы.
— Свист? Надо же, я никогда не слышала подобного свиста.
— Эйла умеет подражать голосам разных животных, — сказала Диги. — Вы бы только послушали, какие птичьи трели она издает. Птицы так и слетаются на ее зов. Они спокойно приземляются рядом с ней и клюют зерна с ее ладони. По-моему, она может договориться практически с любым животным.
— Эйла, а ты не могла бы просвистеть нам что-нибудь на птичьем языке? — явно недоверчивым тоном спросила Тари.
Считая, что это место не слишком подходит для подобных выступлений, Эйла все же издала несколько птичьих трелей, которые, как и предполагала Диги, вызвали изумление у слушателей.
Эйла с благодарностью приняла предложение Кули, вызвавшейся показать ей ритуальные облачения. Рассмотрев несколько нарядов и украшений, она с удивлением разглядывала маски, которые по незнанию приняла за странные головные уборы. Цветовая гамма большинства вещей сейчас казалась слишком кричащей и даже аляповатой, однако во время ночных представлений при свете факелов раскраска этих костюмов будет выглядеть вполне нормально. Одна из женщин, сидевших возле очага, растирала в деревянной чашке порошок красной охры, смешивая его с жиром. Эйла вздрогнула, вспомнив, как Креб натирал такой мазью тело Изы перед похоронами, но ей объяснили, что этот яркий грим предназначен для лиц и тел участников ночных представлений. Она также заметила еще две чаши с угольно-черной и белой меловой красками.
Понаблюдав немного за мужчиной, который нашивал бусы на платье с помощью шила, Эйла вдруг подумала, насколько проще можно было бы сделать это, вдев нитку в костяную иглу, но решила, что позже попросит Диги познакомить его с этим новшеством. Она и так привлекла слишком много внимания и поэтому испытывала чувство неловкости. Показав ей ожерелья и другие украшения, Кули приложила к ушам две подвески, сделанные из конических спиралевидных морских раковин.
— Как жаль, что у тебя не проколоты уши, — сказала она. — Эти сережки хорошо смотрелись бы на тебе.
— Да, они очень симпатичные, — согласилась Эйла, заметив, что у Кули проколоты не только уши, но и нос. Ей понравилась эта маленькая женщина, она искренне восхищалась ею и чувствовала, что между ними возникло взаимопонимание, которое могло бы перерасти в дружбу.
— Во всяком случае, тебе стоит подумать об этом. Ты можешь попросить Диги или Тули, чтобы они прокололи тебе дырочки в ушах. И еще, Эйла, тебе надо сделать татуировку. Тогда ты сможешь спокойно входить в любой дом, и никому не придется объяснять, что ты принадлежишь к очагу Мамонта.
— Но на самом-то деле я не Мамут, — возразила Эйла.
— Думаю, ты не права, Эйла. Я только не знаю, нужны ли в данном случае обряды, но уверена, что Ломи не будет возражать, если ты скажешь ей, что готова посвятить себя служению Великой Мут.
— Если бы я была в этом уверена…
— Может быть, тебе еще надо немного подумать. Но я чувствую, что это твое призвание.
Выходя вместе с Диги из Дома Музыки, Эйла подумала, что приобщилась сейчас к чему-то очень важному и сокровенному, ей представилась возможность заглянуть на ритуальную «кухню», куда допускались только избранные. «В этом доме рождается некое таинство, — размышляла она. — Возможно, лишенное своей загадочной маски, оно вполне объяснимо, однако неискушенный зритель воспримет это костюмированное представление не иначе как сверхъестественное и магическое действо». Вновь оказавшись на свежем воздухе, Эйла взглянула в сторону кремневой мастерской, но Джондалара там уже не было.
Направляясь к выходу из каньона, подруги прошлись по летнему лагерю, Диги хотелось выяснить расположение разных стоянок и повидать знакомых и родственников. Три жилые стоянки скрывались за невысоким кустарником, входы их палаток были обращены к расчищенной общей поляне. У Эйлы возникло четкое ощущение, что эти стоянки чем-то отличаются от остальных, однако поначалу она никак не могла уловить, чем именно. Затем она подметила несколько характерных деталей. Вид у палаток был изрядно потрепанный и кособокий, в большинстве грубо выделанных шкур зияли дыры, хотя часть из них скрывалась под плохонькими заплатами. Сильный неприятный запах и жужжание мух привлекли ее внимание к гниющему куску мяса, валявшемуся между двумя палатками, и тогда она заметила, что вся эта площадка напоминает настоящую помойку. Эйла знала, что дети любят повозиться в грязи, однако с удивлением встретила заинтересованные взгляды чумазых ребятишек, игравших посреди этого развала. Похоже, их не мыли очень давно. Нечесаные волосы, перепачканные лица и грязная, почти черная от жира и сажи одежда. На всем здесь лежал отпечаток нищеты и запущенности.
Эйла заметила, что возле одной из этих палаток крутится Чалег. Случайно заметив ее, он немного растерялся, но в глазах его сверкнула жгучая ненависть. Это поразило Эйлу. Только Бруд смотрел на нее подобным взглядом. Чалег быстро овладел собой, но его фальшивая и злобная улыбочка была еще хуже, чем открытая ненависть.
— Давай-ка поскорее пойдем дальше, — сказала Диги, презрительно фыркнув. — Всегда полезно узнать места стоянок, чтобы понять, куда не стоит заглядывать.
Внезапно они услышали громкие крики и вопли ссорившихся детей. Из палатки выбежали двое: худенький подросток и девочка лет десяти-одиннадцати.
— Отдай! Отдай! Слышишь? Это моя игрушка! Отдай сейчас же! — вопила она, пытаясь догнать подростка.
— А ты сначала догони меня, сестричка, — дразнил ее мальчишка, размахивая какой-то штуковиной.
— Ты… Вот еще, как бы не так… Отдавай немедленно! — хныча, повторяла девочка, вновь устремляясь за ним вдогонку.
Улыбка мальчишки явно показывала, что он наслаждается, видя гнев и огорчение сестры, но, обернувшись в очередной раз, чтобы поддразнить ее, он не заметил выступающего из земли корня. Споткнувшись, он во весь рост растянулся на земле, и тогда девочка набросилась на него с кулаками, стараясь как можно больнее ударить своего обидчика. Он тоже разозлился и так сильно ударил девочку по лицу, что у нее потекла кровь из носа. Рыдая, она колошматила его кулачками, разбив ему до крови губу.
— Помоги-ка мне, Эйла! — сказала Диги, склоняясь над катавшимися по земле детьми.
Пусть она не могла похвастаться недюжинной силой своей матери, но все-таки была рослой и сильной молодой женщиной, поэтому, когда Диги схватила за шиворот мальчишку, который как раз в этот момент торжествующе прижал к земле сестру, он послушно встал, не оказав никакого сопротивления. Эйла удерживала девочку, все еще норовившую ударить своего братца.
— Что за драку вы здесь затеяли? — строго спросила Диги. — Как же вам не стыдно так вести себя? Посмотрите, как вы отделали друг друга. А ведь вы — брат и сестра. Что ж, теперь вам придется пойти с нами. Надо рассудить это дело по справедливости, — сказала она, таща за руку упирающегося подростка. Эйла следовала за ней вместе с девочкой, безуспешно пытавшейся вырваться на свободу.
Они решительно вели за собой эту парочку, а проходившие мимо люди, увидев перепачканные кровью лица детей, пристраивались за ними. К тому времени, когда Диги и Эйла привели драчунов к одной из центральных стоянок лагеря, группа женщин уже ждала их перед входом, поскольку им уже стало известно об этом неприятном инциденте. Эйла поняла, что здесь собирается Совет Сестер, поскольку среди женщин она увидела Тули, Марли и Бреси, которые были вождями своих стоянок.
— Это она начала! — закричал мальчик.
— А он отнял мою… — заскулила девочка.
— Замолчите! — Голос Тули был громким и повелительным, глаза пылали яростью.
— Не существует оправданий для драки, для избиения человека, — сказала Марли, так же гневно и твердо, как Тули. — Вы оба достаточно взрослые, чтобы знать об этом, и если вы пока не осознали это
