Настроение Тули значительно улучшилось, и она с легкой улыбкой повела Лэти к центру лагеря, где располагались земляные жилища Волчьей стоянки.
— И много делегаций у вас побывало? — спросил Тарнег Барзека, когда тот проводил очередную группу людей.
— На нашу сторону уже встала примерно половина племени, — ответил Барзек. — И мне кажется, я знаю еще пару стоянок, которые тоже пришлют дружественные делегации.
— Это хорошо, хотя остается еще вторая половина, — заметил Талут. — Некоторые настроены очень враждебно. Кто-то даже требовал, чтобы мы покинули Летний Сход.
— Так-то оно так, но ты же знаешь, что статус у этих стоянок довольно низок. И я слышал, что только Чалег требовал, чтобы мы ушли отсюда.
— Тем не менее все они — Мамутои… И как говорится, семена раздора, подхваченные злым ветром, могут укорениться, — мудро заметила Неззи.
— Ох, не нравится мне этот раскол, — сказал Талут. — На этих враждебно настроенных стоянках немало хороших людей. Надо бы придумать, как восстановить дружеские отношения.
— Эйла тоже очень расстроена. Она говорит, что из-за нее Львиная стоянка попала в такое неприятное положение. Ты видел, как она посмотрела на тех любителей кулачного боя, когда они стали издеваться над ней, обзывая «звериной женщиной»?
— Ты говоришь о тех подростках, которых мы встретили на берегу ре… — начал было Дануг, но Тарнег быстро прервал его:
— Неззи, наверное, имеет в виду брата и сестру, которые были наказаны за драку. Помнишь, как Эйла и Диги привели их на Совет Сестер?
«Данугу следовало бы быть поосторожнее, — подумал Тарнег. — Он едва не проговорился о том, из- за чего подрались подростки».
— Я никогда еще не видела Ридага таким подавленным, — продолжала Неззи. — Он всегда тяжело переносил время Летних Сходов. Естественно, ему не нравится, как люди относятся к нему, но в этом году его настроение значительно хуже… возможно, потому, что он успел привыкнуть к тому, что все в нашем стойбище относятся к нему как к равному. Боюсь, это может повредить ему, но я не знаю, что делать. Даже Эйла беспокоится за его здоровье, и это еще больше тревожит меня.
— А где сейчас Эйла? — спросил Дануг.
— Отправилась с лошадьми на прогулку, — сказала Неззи.
— По-моему, она может считать своеобразной похвалой то, что ее называют «звериной женщиной». Надо признать, что она отлично умеет обращаться с разной живностью, — сказал Барзек. — Кое-кто даже думает, что она может говорить с духами животных, вызывать их из другого мира.
— Но некоторые считают это доказательством того, что она жила с животными, — напомнил ему Тарнег. — И они обвиняют ее в том, что она притягивает к себе инородный дух, а это уже никак не назовешь одобрением.
— Эйла всегда говорила, что любой может приручить животное, — сказал Талут.
— Правда, она считает, что для этого не надо обладать особым даром, — сказал Барзек. — Может, поэтому ее недруги относятся к ней не слишком уважительно. Люди скорее поверят таким, как Винкавек, который всячески старается показать, как велико его могущество.
— Возможно, ты прав, Барзек, — заметил Тарнег. — Просто удивительно, как быстро люди привыкли к этим дружелюбно настроенным животным. Хотя и лошади, и волк вроде бы ведут себя совершенно естественно. С виду они ничем не отличаются от других животных, если не считать того, что люди могут подойти к ним и даже почесать за ухом. Но если серьезно подумать, то такое поведение совершенно необъяснимо. Почему волк подчиняется командам ребенка, которого он мог бы разорвать на части? Почему лошадь позволяет человеку садиться себе на спину и везет его, куда он пожелает? И как человеку вообще пришло в голову попробовать приручить их?
— Я не удивлюсь, если Лэти тоже попытается сделать это, — сказал Талут.
— Да, уж если кто-то займется этим, то именно она, — согласился Дануг. — Ты видел, куда она отправилась первым делом, когда Тули вчера привела ее сюда? Естественно, к лошадиному навесу. Она скучает по этим лошадям больше, чем по людям. По-моему, она просто жить без них не может.
Даже ослепительное послеполуденное солнце не смогло рассеять мрачного настроения, царившего в лагере. Возвращаясь на Рогожную стоянку, Эйла вместе с Уинни поднималась по склону и заметила чуть в стороне от тропинки небольшое углубление в земле, откуда, судя по цвету, брали красную охру. Это напомнило ей о посещении Дома Музыки. Хотя Мамутои по-прежнему хотели устроить большое празднество после охоты на мамонтов и музыканты неизменно собирались на репетиции, однако того чудесного волнения, с которым все ждали этого события, уже не было. Серьезные разногласия, грозившие испортить этот Летний Сход, омрачили даже те радостные чувства, с которыми Диги ждала Брачного ритуала, а Лэти — приобщения к статусу женщины.
Эйла уже поговаривала о своем уходе, но Неззи убедила ее, что это ничего не решит. Причина конфликта не сводилась к ее признанию. Просто Эйла дала повод для того, чтобы стороны смогли наконец открыто высказать свои взгляды, между которыми существовали серьезные расхождения. Неззи сказала, что эти разногласия появились давно, когда она решила усыновить Ридага. Многие люди до сих пор не одобряют, что ему позволено жить среди них.
Здоровье Ридага серьезно беспокоило Эйлу. Он редко улыбался, утратил присущий ему мягкий юмор. Он потерял аппетит, и она подозревала, что он плохо спит по ночам. Казалось, Ридаг с удовольствием слушает ее рассказы о жизни Клана, хотя он почти не принимал участия в разговоре, лишь изредка вставляя какие-то замечания или задавая вопросы.
Решительным шагом Эйла шла по лагерю, отвечая на дружелюбные приветствия и не обращая внимания на злобные взгляды. Подойдя к Дому Музыки, она увидела Диги.
— Эйла! Как удачно, что мы встретились, а то я собиралась искать тебя. Ты идешь куда-то по делу?
— Да нет, я просто решила прогуляться.
— Отлично! Я собиралась навестить Треси и взглянуть на ее малыша. Я уже несколько раз заходила к ней, но мне никак не удавалось застать ее дома. А сейчас Кули сказала мне, что видела, как Треси направилась к своей стоянке. Ты не хочешь составить мне компанию?
— С удовольствием.
Подруги направились к жилищу Марли, вождя Волчьей стоянки, где жила ее дочь Треси.
— Мы пришли к тебе с ответным визитом, Треси, — объяснила Диги, входя в дом, — и нам не терпится взглянуть на твоего малыша.
— Проходите, — сказала Треси. — Я только что уложила его.
Диги взяла ребенка на руки и с улыбкой разглядывала его, приговаривая какие-то ласковые и нежные слова. Наконец Треси почти с вызовом сказала стоящей чуть в стороне Эйле:
— А ты не хочешь посмотреть на него?
— Конечно, хочу.
Она взяла младенца из рук Диги и внимательно посмотрела на него. Кожа его была очень светлой, почти просвечивающей, глаза тоже были совсем светлыми, едва тронутые синевой. Ярко-рыжие волосы были закручены в такие же тугие спирали, как у Ранека, но главное сходство было в чертах лица, именно поэтому младенец казался точной копией Ранека. Эйла сразу поняла, что Ралев — сын Ранека. Ранек способствовал его зачатию, точно так же как Бруд способствовал появлению на свет Дарка. Эйла невольно подумала, будут ли ее дети похожи на Ралева, если она забеременеет от Ранека?
Эйла покачала младенца, тихонько разговаривая с ним. Он с интересом смотрел на нее как зачарованный, а потом вдруг улыбнулся и рассмеялся каким-то мягким восхищенным смехом. Прижав младенца к себе, Эйла коснулась щекой его личика, ощутив шелковистую мягкость кожи, и ее сердце растаяло от нежности.
— Разве он не прекрасен, Эйла? — сказала Диги.
— Да, разве он не прекрасен? — повторила Треси более резким тоном.
Эйла взглянула на молодую мать:
