В зиму 1870 года, рассказывает П. П. Семенов, «Пржевальский сделался в нашем общественном кругу своим человеком». Лекции Николая Михайловича о природе и о населении Уссурийского края привлекали много слушателей и имели большой успех. «Целый взрыв рукоплесканий по окончании каждого чтения был лучшим заявлением того, что публика оставалась довольна», — писал сам Николай Михайлович.
В Петербурге Пржевальский напечатал в «Вестнике Европы» статью о населении Уссурийского края. Работая над окончанием своей книги, он сам заботился об ее издании (на собственные средства) и одновременно хлопотал о новом путешествии.
В работе над книгою об уссурийском путешествии уже проявилось характерное для Пржевальского умение в самый короткий срок обработать весь громадный научный материал, собранный экспедицией, изложить его в прекрасной литературной форме и издать его. В книге уже видна замечательная способность Пржевальского создать из разнообразных наблюдений целостную и всестороннюю картину исследованных им местностей и жизни их обитателей.
В начале августа 1870 года «Путешествие в Уссурийском крае» вышло в свет. Книга, написанная с большим литературным талантом, вскоре же сделала имя Пржевальского известным.
Теперь повсюду в нашей стране и во всем мире знают о многолюдном Приморском крае, о нашем крупнейшем тихоокеанском порте Владивостоке, о местах, прославленных победами наших войск над японскими. Но в 1870 году Приморский (Уссурийский) край представлял собой территорию неизведанную и почти безлюдную. В ее широких просторах лишь незадолго до того поселилось пять тысяч казаков и тысяча крестьян. Гарнизон и население Владивостока вместе едва насчитывали пятьсот человек. Об озере Ханка, о горах Сихотэ-Алинь, о быте гольдов и некоторых других дальневосточных народностей большинство читателей узнавало впервые из книги Пржевальского. Всего лишь через десять лет после присоединения к России Уссурийского края в печати появилось обширное исследование о природе и населении новой русской территории. Это произвело в Европе большое впечатление.
Правда, уссурийскому путешествию Пржевальского предшествовали экспедиции Максимовича, Маака, Шмидта, Будищева и других. Но академик Максимович занимался почти исключительно ботаникой, Маак — ботаникой и зоологией, академик Шмидт — геологией, капитан корпуса лесничих Будищев дал только описание лесов, и т. д. Каждый из этих исследователей изучал Приморье лишь со своей специальной точки зрения. Пржевальский явился первым всесторонним исследователем края. Он собрал сведения и о строении земной поверхности Приморья, и об его растительности, животном царстве и климате, и о численности, быте и хозяйственной жизни населения.
Пржевальский — первый исследователь, у которого мы находим обстоятельные сведения о дальневосточных племенах. Он первый нарисовал картину заселения новых владений царской России, первый описал жизнь русских переселенцев.
Пржевальский показал, как велики природные богатства Приморья и как непроизводительно, преступно они используются.
Пржевальский приводит слова одного из переселенцев: «Здесь — видишь, какой простор: живи где хочешь, паши где знаешь, лесу тоже вдоволь, рыбы и всякого зверя множество; чего же еще надо?»
Между тем посевы не только не давали хороших урожаев, но часто совсем погибали. «Хлеб с весны всегда растет хорошо: высокий, густой, а потом или его водой зальет, или дождем сгноит, или червяк поест, и в результате можно не получить никакого урожая», — рассказывали путешественнику переселенцы.
Несмотря на «множество всякого зверя», местное население для облегчения охоты прибегало к таким способам, как рытье глубоких ям или поджог подсохшей травы. Это приводило к тому, что животные часто погибали без всякой пользы для охотника.
Для разведения особого гриба, находившего сбыт в Китае, промышленники-китайцы рубили десятки тысяч дубов, на которых через год, когда начиналось гниение, появлялись слизистые наросты. «Владетель фанзы, истребив в течение 5 или 6 лет все окрестные дубы, перекочевывал на другое, еще нетронутое место, опять рубил здесь дубовый лес… Таким образом прекрасные дубовые леса истреблялись периодически». «Грустно видеть, — писал Пржевальский, — целые скаты гор оголенными и сплошь заваленными гниющими остатками прежних дубов».
Еще более хищнический характер носила торговля. «Если на 1 рубль нельзя заработать в год 3, то не стоит денег брать в руки», — таково, по наблюдениям Пржевальского, было «правило» уссурийского купечества. «Хабаровские торговцы берут в 1? — 2 раза против того, почем они сами покупали, а мелкие купцы, торгующие по станицам, берут опять в 1? — 2 раза против хабаровских цен».
Пржевальский верно изобразил бедственное положение первых русских переселенцев на Дальнем Востоке. «Большая часть из них не имеет куска хлеба насущного… Казаки к получаемому провианту подмешивают семена различных сорных трав, а иногда даже глину». «Рыбную и мясную пищу зимой имеют весьма немногие, едва ли и двадцатая часть всего населения». «Бледный цвет лица, впалые щеки, выдавшиеся скулы, иногда вывороченные губы, по большей части невысокий рост и болезненный вид — вот характерные черты физиономии этих казаков… Дети казаков какие-то вялые, неигривые».
Удивительный контраст этой картине нищеты и дикости, которую наблюдал Пржевальский, представляет Приморье наших дней!
Только при новом, социалистическом строе Приморский край стал богатым, культурным, многолюдным.
Связи примитивных способов ведения хозяйства, хищнической торговли, эксплоатации населения с общественным строем царской России Пржевальский не видел. Но он подверг достаточно смелой критике колонизаторские приемы царской администрации. Именно они, по его мнению, и «довели население до того безвыходного положения, в котором оно находится ныне».
Пржевальский с возмущением осуждал насильственное переселение в Уссурийский край забайкальских казаков «по жребию». Зажиточный казак, вытянувший жребий, нанимал вместо себя бедняка, а бедняк, не имевший средств к обзаведению хозяйством, отправлялся на новые места, где погибал с голоду. Пржевальский обличал царских колонизаторов, которые оставляли принудительно переселенных ими людей без достаточной помощи земледельческими орудиями, семенами, рабочим скотом, отягощали их непосильными государственными повинностями, беспощадно взыскивали с них казенные долги. В уплату долгов власти забирали у казаков не только мелкий скот, но продавали коров и лошадей. После этого начинался голод и повальные болезни.
«Все эти истории, — говорит Пржевальский, — повторяются из года в год, то в большей, то в меньшей степени, и сильно тормозят развитие земледелия на Уссури, отбивая у казаков всякую охоту к труду, который часто не дает никакого вознаграждения».
О бедствиях переселенцев, которые ему довелось видеть на Дальнем Востоке, Пржевальский писал еще до отъезда из Сибири — в отчете начальству: «О результатах исследования на реке Уссури и озере Ханка». Правдивый рассказ Пржевальского пришелся не по вкусу его начальнику. «Я и без вас знаю, что в этом крае скверно», — сказал он Пржевальскому.
«Эти слова произвели на меня удручающее впечатление», — вспоминал впоследствии Пржевальский.
В Петербурге, в Географическом обществе, со стороны деятелей передовой русской науки, труд путешественника получил высокую оценку.
Николай Михайлович, ободренный первым успехом, решил добиться, наконец, осуществления заветной своей мечты: он представил в Совет Географического общества план экспедиции в неведомые области Центральной Азии.
«Меня лично в особенности манят, — писал Николай Михайлович одному из членов Совета, — северные окраины Китая и восточные части южной Монголии, как местности почти еще неизведанные европейцами, но представляющие громадный интерес для географии и естествознания».
БЕЛОЕ ПЯТНО НА КАРТЕ
Почему обширная внутренняя часть азиатского материка, по величине превосходящая всю Восточную Европу, вплоть до семидесятых годов девятнадцатого века оставалась «белым пятном» на карте земли?
