Морозов жадно изучает историческую литературу.
Вот что он пишет по этому поводу в своих мемуарах:
«Я, прежде всего, попросил книг по общественным наукам, которыми хотел здесь особенно заняться, как не требующими лаборатории, и одна дама из общества, особенно занимавшаяся нами, Юркевич, тотчас же доставила мне многотомные всемирные истории Шлоссера, Гервинуса, а затем русскую историю Соловьева.
Бросив чтение романов, я с жадностью накинулся на них. Но все эти истории не давали мне удовлетворения. Привыкнув в естествознании иметь дело с фактами только как с частными проявлениями общих законов природы, я старался и здесь найти обработку фактов с общей точки зрения, но не находил даже и попыток к этому. Специальные курсы оказались только расширением, а никак не углублением средних курсов, которые я зубрил еще в гимназии.
Кроме того, вся древняя и средневековая история казалась мне совсем неубедительной.
«В естествознании, — думал я, читая их, — ты сам можешь проверить все что угодно в случае сомнения. Там благодаря этому истинное знание, а здесь больше вера, чем знание. Я должен верить тому, что говорит первоисточник, большею частью какой-нибудь очень ограниченный и односторонний автор, имеющийся лишь в рукописях эпохи Возрождения или исключительно в изданиях нашей печатной эры и проверяемый по таким же сомнительным авторам. Л кто поручится, что этот первоисточник и его подтвердители написаны не перед самым печатанием? Тысячи имен различных монархов, полководцев и епископов приводятся в истории без всяких характеристик, а что такое собственное имя без характеристики, как не пустой звук. Разве два Ивана всегда больше похожи друг на друга, чем на двух Петров? Да и все вообще характеристики разве не всегда характеризуют больше характеризующею, чем характеризуемого? Разве мизантроп не даст совершенно другого изображения тех же самых лиц, чем добродушный человек? А ведь историк не машина, а тоже человек, да еще вдобавок никогда не знавший лично характеризуемых им лиц! Чего же стоят его характеристики!»
Месяца четыре продолжался у меня период сплошных исторических занятий, но если читатель примет во внимание, что я читал часов по двенадцати в сутки, да и остальное время ни о чем другом не думал, то он не удивится, когда я скажу, что приравниваю это время не менее как к двум годам обычных занятий на свободе, когда человек постоянно отвлекается от своих главных работ и размышлений окружающими людьми или своей посторонней деятельностью.
Всего Шлоссера я прочел от доски до доски, кажется, дней в десять, и затем прочел более внимательно второй раз. На чтение всего Соловьева пошло, кажется, две недели, и он был тоже повторен вновь. Так я читал и каждую другую книгу. Первый раз для общего ознакомления, второй раз для отметки деталей. Начав один предмет, как в данном случае историю, я уже не уклонялся от него ни в какой другой, пока не чувствовал, что осилил все.
Так я поступал и со всякой другой наукой. Взявшись за одну, я уже шел в этом направлении, отмахиваясь от всяких случайных соблазнов, как бы ни были они привлекательны…
Я не могу заниматься сразу двумя предметами и никогда не мог. Мне легче работать самостоятельно, а не под чужим руководством, как это было в учебные годы. Но и тогда, кроме школьных предметов, у меня всегда был какой-нибудь один излюбленный, которому я и посвящал все свободное время.
Итак, сухая политическая история мало удовлетворила меня сначала в моем заточении, не показав мне никаких общих законов, и я сам стал отыскивать их.
И вот, по аналогии с современными зоологиями и ботаниками, мне захотелось написать: естественную историю богов и духов, и я составил ее план. Вырабатывалась большая и очень оригинальная книга, иллюстрированная старинными и новейшими рисунками фантастических существ, которые я уже отметил в разных попадавшихся мне изданиях для воспроизведения в ней.
Эскизировав эту свою предполагаемую большую работу в общих чертах (так как письменные принадлежности можно было беспрепятственно иметь в Доме предварительного заключения) и чувствуя, что ее детальная отделка требует редких материалов, которые можно добыть только в академических библиотеках, я оставил ее в том общем наброске, какой я мог сделать при своих наличных условиях, и принялся пока изучать последнюю отрасль исторических наук — экономическую.
В результате двух-трех месяцев постоянных занятий я составил план и начал писать наброски для новой книги, опять по образцу зоологии, которую я назвал: «Естественная история человеческого труда и его профессий».
Так набрасывал я мало-помалу свои заметки в полутемной камере».
Заметки Морозова выросли в научный труд, который до настоящего времени вызывает споры и дискуссии. Сам Морозов понимал, что нужно время для осознания его идей.
Вот что он пишет по этому поводу академику О. Ю. Шмидту.
«Глубокоуважаемый и дорогой Отто Юльевич!
Только теперь через пять дней после Вашего отъезда начал приходить в себя от неожиданной для меня высокой оценки моих научных работ.
Я признаюсь, что с самого начала я считал себя правым, но думал, что мои выводы будут настолько неожиданны для моих современников, что возбудят с их стороны скорее всего одни насмешки и будут приняты в науке только через десятки лет. Нечто подобное и случилось действительно, так как мои теоретические выводы о сложном составе атомов, о вхождении в их периодическую систему положительных и отрицательных электронов, о существовании группы нейтральных химических элементов и о возможности превращения одних атомов в другие, напечатанные в моей книге «Периодические системы строения вещества», начали признаваться серьезными лишь теперь, когда все это подтверждено опытами.
А мои историологические работы еще ждут своего признания, и четыре их больших тома, которые я Вам показывал и которые уже десять лет назад я предлагал Государственному издательству, еще не напечатаны. Но я не впадаю от этого в уныние и часто говорю: „Мой товар от времени не портится“».
Часть III
В XI в. столица империи была перенесена на Босфор, в город Царьград, который потом стал называться Константинополем, Стамбулом. Столицу называли также Иерусалимом, Троей.
Это была столица Второго Рима. Государства Европы подчинялись Византии, были ее фемами- провинциями и платили императору Второго Рима дань.
К сожалению, дорогой читатель, невозможно достаточно просто рассказать историю Второго Рима по версии новой хронологии. Эта история дошла до нас в кривом зеркале представлений позднейших историографов, как искаженная история Древнего мира и Византийской империи. Для восприятия подлинных событий от читателя требуется достаточно серьезное знание всемирной истории.
Напомним кратко, как рассматривается Византийская империя в традиционной версии истории.
Восточная Римская империя, или Византийская империя, пишут ученые, — это государство, образованное в IV–XV вв. при распаде Римской империи, в ее восточной части (Балканский полуостров, Малая Азия, юго-восточное Средиземноморье). Столица — Константинополь. Население — греки, сирийцы, копты, армяне и др. Господствующий язык — греческий. В IV — начале VII в. в Византии стал складываться феодализм (при сохранении до VII в. рабовладения). Наибольшего территориального расширения Византия достигла в VI в. при Юстиниане I, превратившись в средиземноморскую могущественную державу. Но войны VII — середины IX в. с арабами, славянами, лангобардами свели ее территорию в основном к части
