борьба за жизнь делалась все машинальнее, становилась все менее яростной, как в конце концов он просто, пока мог, держался на поверхности, а после опускался вглубь — тихо, без панического дерганья, без усилий, смотреть на которые отвратительно. Страшно умирал один человек, совсем близко, и это было так любопытно, что она не удержалась и подплыла — и человек в последние мгновения своей жизни увидел ее. Увидел глазами, широко распахнутыми, полными потрясения долгого, неравного сражения со смертью, сражения, в котором, даже зная, что проиграл, невозможно заставить себя сдаться. Увидел — и потянулся к ней, открывая рот, словно что-то хотел сказать, но изо рта хлынули не слова — кровь, и она отчетливо поняла — для него все кончено. Вообще-то по русалочьей своей природе жалости к людям она не испытывала, но этот — этот ее заинтересовал.
Ночь была темная, спокойная, а человек — далеко от земли, так далеко, что пройдет, наверное, много дней, прежде чем тело его выбросит на какой-нибудь дальний берег — раздутое, неузнаваемое тело. Он плыл в маленькой лодчонке, один-одинешенек, все дальше в открытое море, и русалка наблюдала за ним дни напролет. Сильный шторм, разбивший его суденышко, утих быстро, и он непонятно как уцелел, ухватившись за обломки. Наступили дни безнадежного выживания. Она все смотрела издалека, прислушивалась к его бессвязному бормотанию. Под самый конец он изумил ее — затянул песню, заорал что было сил, хотя вот сил-то у него почти и не осталось. Песню, веселую, живую, понять она не смогла, но когда человек был уже мертв, сделала нечто, чего не делала никогда — прикоснулась к нему. Странная, уже коченеющая кожа, зачаровывавшая ее. Она обхватила человека за плечи и увлекла его за собою, глубоко, туда, где вода чиста и спокойна, туда, где его можно разглядеть как следует. Странные глаза, которые так не похожи на ее. Изумленное открытие ногтей на пальцах его рук и ног. Рот, показавшийся ей немыслимо безобразным. Признаки пола, смутившие ее. А потом, в приступе внезапного отвращения, она торопливо уплыла, оставив его лежать, распростертого на ложе кораллов и водорослей, — пища проплывающим мимо огромным рыбам.
И она вспоминает о нем — все время, пока плывет к берегу, и мысли об этом человеке усмешкой растягивают ее тонкие губы. Русалку несет к земле несет сила, что много сильнее ее воли, сила, которой она отдается и которую ненавидит — так, как возненавидела того мертвого человека.
Темно, и воздух спокоен. Но море не бывает спокойным, оно лишь дает иллюзию покоя. Русалка плывет легко, без усилий, чуть ниже поверхности воды. Все ближе и ближе берег, опасно близко, но она не в силах замедлить движение, не в силах повернуть.
Много слышала она историй о том, как опасна земля, историй, похожих, возможно, на те, что рассказывают люди о море, историй, полных ужасов и чудес, волшебных историй, романтичных историй. Историй, мораль которых нет жизни русалкам на земле, а людям — в море — она усвоила. Русалка видела землю, вздыбленную, угловатую, видела, как встают над водой скалы. Видела иногда людей — идущих ли, едущих ли по земле в своих непонятных машинах. Почему она выбрала именно это побережье, плоское, долгое? Песок, белый песок — на мили, но за белизной песка — зеленая полоска, хотя во тьме цвета умирают — просто черное, впереди белое, ну а дальше — уже серое. Русалке не хочется смотреть. Прибой, подхватив ее, беспощадно спешит к земле. Сначала еще возможно идти на глубину, но недолго — вода мельчает, хвост уже трется о жесткий песок, и она дрожит — это смерть прикоснулась к ее спине. Волны хлещут ее и переворачивают навзничь. Хвост, вонзившись в песок, поднимает колючее облако над головой, камушки вонзаются под чешуйки. Трясущимися, немеющими руками она стряхивает их. Песок — совсем не такой, как на дне, острый, режущий, пахнущий землей!
Бесполезно бороться с волнами — уж лучше, чтоб тело поднималось и падало в их ритме, лучше крутиться в прибое, неодолимом, жестоком, как обломки корабля, как лицо того человека. Но вот уже вокруг нее — ничего, только песок, а вода отступает, бросает ее, беспомощную, на милость чужого, горячего воздуха. Прибой избил русалку, она на грани обморока, как-то переворачивается на живот — и лежит, бессильно разметав руки, отвернув лицо, чтоб хоть щекой почувствовать последние капли воды. Длинное тело, блестя серебром, извивается на отмели от боли, сводящей с ума. Ниже пояса русалка не чувствует уже ничего, и она запрокидывает голову как можно дальше, пытаясь посмотреть, и краем глаза видит свой хвост, вздымающийся, хлещущий по песку, затягивающий ее все глубже и глубже, против ее воли. Полная ужаса безнадежности, она снова падает лицом в песок. Словно что-то вытекает изо рта, что-то мокрое, липкое, жестокое, сначала она думает, что это кровь, потом понимает — жизнь. И снова стонет, пытается приподняться, упершись в песок руками. Рот открывается и закрывается, беззвучно взывая к воде, кожа высыхает, горит спина, больно плечам, шее. Русалка вжимает лицо в ручеек отбегающей в отливе воды, но воды мало, только мокрый песок забивает горло. И она в последний раз приподнимается, ударяясь плечами о незнакомую тяжесть воздуха… и видит… и видит человека.
Человек подбегает к русалке — бросил свои рыбацкие снасти на волю волн и бежит так быстро, как только может. Сердце русалки падает — он в своей стихии, а она — в его власти. Но уже следующий удар сердца приносит уверенность осознания, вспыхивающего в мозгу подобно воспоминанию. Один только миг, но в этот самый миг она замечает, что снова владеет нижней половиной своего тела. Он не должен увидеть ее лицо, русалка знает это, и раскидывает волосы по плечам, и прячет лицо в песок. Тело ее замирает, сильный хвост лежит на отмели, блестящий и неподвижный, точно отлитый из стали.
Она прислушивается. Босые ноги шлепают по мокрому, жесткому песку, человек все ближе. Уже слышны его трудное дыхание, его бессвязные восклицания — слова, бессмысленные для нее. Да, у него — хороший улов, но что именно он поймал, доходит до него не сразу. Поначалу, во тьме, человек принимает русалку за женщину — и, лишь наклонившись, обнаруживает странную, неженскую форму того, что ниже ее пояса. Мгновение ему кажется, что перед ним — женщина, полупроглоченная гигантской рыбой. Он неуверенно оглядывается на берег, словно бы ожидает оттуда помощи, но помощи нет и не будет. Он берет русалку за плечи, собираясь вытащить ее на сушу. Зачем? Да просто затем, чтоб вытащить, как вытаскивают люди на берег все, что находят в отливе. 'Господи Боже, — говорит он, и звук его голоса заставляет русалку стиснуть зубы, — ты что, жива?'
Она не движется под руками человека, передающими в его сознание совершенно бесполезную информацию — да, это существо очень похоже на женщину, эта кожа, хоть и невероятно холодная, — мягкая, гладкая, живая. Ухватив русалку за локти, он чуть приподнимает ее. Ей надо быть осторожной, надо, чтоб лицо так и оставалось спрятанным в массе волос. Эти волосы он хорошо видит даже в темноте — почти белые, тяжелые, неправдоподобно густые и длинные, роскошно спадающие на плечи. Хватка человека слабеет — она тяжелее, чем показалась ему сначала, и он ненадолго отпускает ее, чтобы сменить позицию. Заходит со стороны спины. Русалка слышит шаги — он переступает через ее шею и поудобнее устраивается позади, чтоб как следует рассмотреть то место на узкой спине, где белизна переходит в серебро. Он говорит: 'Что ж ты такое?' Он незамедлительно начинает выяснять это. Он опять хватает русалку и приподнимает, рука скользит по ее груди, быстро, одно мгновение. Сердце ее колотится так яростно, что слышать русалка уже не может. На секунду она безжизненно обвисает в человеческих руках — и внезапно оживает.
Стремительно подобравшись, она отталкивается — так внезапно и сильно, что человек, потеряв равновесие, валится на нее. Благодарение морю, русалка в несколько раз сильнее его, и перевернуться под его тяжестью для нее не составляет труда. Он пытается бороться, потрясенный бешеной яростью существа, которое хотел спасти, но борется понапрасну. Они, сплетенные, единые, катаются и барахтаются в песке, точно любовники, но по крайней мере человеку уже ясно, что до любви тут далеко. Сильные руки смыкаются вокруг него, и холодные пальцы, скрючившись, вцепляются ему в волосы. Лицо его притиснуто к ее плечу, и забивающийся в ноздри странный запах ее кожи переполняет его ужасом. Русалка, держа человека за волосы, запрокидывает его голову — теперь они смотрят друг другу в лицо. Он глядит, оледенев, так, словно бы увидел Медузу Горгону, хотя во тьме различает немногое блеск запавших, холодных глаз без век, тонкий, жестокий рот — рот открывается и закрывается у самых его губ, с шумными всхлипами точь-в-точь как у рыбы, вытащенной из воды. Она перекатывается на него так легко, будто это она — мужчина, одолевающий женщину. Одной рукой вцепившись человеку в горло, другой русалка разрывает на нем плавки последнюю, эфемерную его защиту. Мощный хвост яростно вонзается в песок, и русалка наваливается на человека сильнее. Рука отпускает его горло, и он глотает воздух, он стонет, изо всех сил пытается оттолкнуть русалку, но оттолкнуть не может. Приподнявшись на локтях, она смотрит на него с любопытством, она смеется, открывая острые рыбьи зубы, пересохший, почерневший язык. Хвост, сильный, безжалостный, бьет, как змея, проскальзывает меж его ног, острым краем раздирая внутреннюю поверхность бедер. Хвост режет,
