далее. А так как скифы, почти нисколько не стреляя назад, подвигались вперед чрезвычайно скоро, потому что при всей легкости вооружения неслись на конях, отличавшихся особенной быстротой бега, то латиняне не заметили, как далеко увлеклись своим преследованием, и по неведению попали на те места, где были устроены силки, засады, западни. Сами усталые от усиленного преследования, с явно уже обессилившими своими конями, они очнулись среди свежих скифских войск и были сдавлены со всех сторон; потому что скифы обступили их совершенно кругом. Бой сделался рукопашным. Подавляя их своею многочисленностью, — так как каждого обступило несколько человек, — скифы стаскивали их с седел, рубили шеи им, жестоковыйным, косами, душили их арканами, рвали на части их коней. Налегши своею массой подобно черной и густой туче, они не оставили латинянам ни малейшей возможности ни продолжать сражение в боевом порядке, ни отступить. Так пала самая отборная часть латинского войска, знаменитая силою своих копьев. Пал и граф Людовик де Блуа. Балдуин был взят в плен и отправлен в Мизию; там его привели в Тернов, заключили в темницу и заковали в цепи до самой шеи. Между тем главный источник всех зол и первовиновник всех бедствий римского народа, венецианский дож Дандуло, собравшийся на битву после всех, узнав от беглецов о поражении вой-{380}ска, немедленно поворотил коня и понесся в лагерь. Как только наступила ночь (сражение происходило вечером), он приказал осветить палатки и развесть как можно более огней, чтобы показать, что не все еще войско истреблено и что латиняне не боятся сражения, но в первую же перемену ночной стражи поднялся и ускакал в приморский город Рэдест. Соединившись там с Генрихом, родным братом Балдуина, только что возвратившимся из Атрамиттия с троянскими армянами, помогавшими ему в войне, оттуда он возвратился в Византию, страдая животом и половыми членами от быстрой верховой езды на протяжении многих парасанг*.
11. В это время римляне, остававшиеся в Константинополе, дрожали от страха, еще чувствуя подле своей груди присутствие обнаженных латинских сабель и видя разграбление своих имуществ, которому без всякой достаточной причины подверглись они по удалении Балдуина из города, двадцать пятого числа месяца марта, восьмого индикта, шесть тысяч семьсот тринадцатого года. Мы сами, живя тогда еще в Силиврии, думали также, что наступают уже последние времена, только что не собственными своими глазами видевши совершившееся по соседству с нами избиение семейства Даонитов и смотря на следы убийц, {381} которые с мечами в руках вторглись в Силиврию, чтобы расхитить наши котомки и рубища. Итак двенадцатого числа месяца апреля, седьмого индикта, шесть тысяч семьсот двенадцатого года Царьград был взят латинянами, а пятнадцатого числа того же месяца, восьмого индикта, латиняне были побеждены скифами. Но что же далее? Другой бич, гораздо более тяжелый и многобедственный, заблистал теперь над римлянами. Мстя за римлян и в то же время, по-видимому, враждуя против них, Иоанн мизийский отдал на разграбление скифам все близкие к Византии пригороды, платившие дань латинянам. Тогда открылось нового рода ужасное бедствие, необычайное и превосходившее всякое наказание Божие. Одну и ту же землю, одних и тех же людей измождали два народа, нападая то оба вместе, то один после другого. Скифы при нападениях опустошали все, что ни попадалось, и иногда, после бичевания, вешали отличавшихся красотою пленников, принося их в жертву своим демонам; латиняне также, ожесточенные восстанием против себя римлян и поражением, понесенным от скифов, свирепствовали против римлян нисколько не менее. Наконец не осталось ни одного места, где бы можно было найти спасение и убежище. Твердая земля была исполнена беспредельных зол и казалась гибельнее самой погибели, а на море повсюду разъезжали однопалубные** ла-{382}тинские суда, разбойничая и грабя все, что ни шло куда бы то ни было. Между тем Иоанн, не медля долго в городах Фракии, пошел на Фессалонику с целью утвердить в ней свою власть, отнять города этой митрополии у латинян и подчинить их себе. Приблизившись к Серрам, он вступил в бой с находившимися там латинянами; хотя кровопролитие было ужасно, однако он и здесь остался победителем. Встретив Иоанна с обычным своим искусством в военном деле и готовностью к отражению, латиняне сначала нанесли ему чувствительную потерю, но спустя немного войско латинское окончательно было поражено и, спасаясь бегством в город Серры, не успело запереть за собою городских ворот, так что вместе с бежавшими ворвались внутрь города преследовавшие их валахи и римляне. Таким образом, город был взят, потом он был сожжен, городские стены разрушены, пленники заключены в оковы и отправлены по назначению. Уцелевший после поражения остаток латинского войска частью рассеялся в разные стороны, спасаясь бегством, частью утвердился внутри крепости***, которую успел захватить. На следующий день Иоанн, осадив крепость, предложил заключившимся в ней латинянам сдаться и получить свободный выход, но ожидая помощи от маркиза, они не хотели слышать ни о какой уступке. {383} Поэтому Иоанн заготовил лестницы и, поставив на возвышенности, лежавшей против крепости, огромную осадную машину, начал громить стены. Со своей стороны латиняне защищались упорно, употребляя все бывшие в их распоряжении средства для обороны стен. Наконец они увидели, что Иоанн, окружив крепость всем своим войском, как непрерывной огненной стеной, заградил им всякий выход из нее, так что нельзя было даже ноги высунуть, чтобы тайно пробраться к маркизу, и решились сдать крепость на том условии, чтобы им дозволено было свободно выйти из нее со всем оружием и лошадьми. Но теперь уже он не хотел слышать ни о каком договоре на подобных условиях. Тогда они стали просить о дозволении им возвратиться на свою родину под присмотром проводников до границ Паннонии. На этом условии договор состоялся, и Иоанн получил крепость, а они — беспрепятственный выход.
Что же во все это время делал маркиз, их глава? Расскажем теперь о его действиях. Устраивая дела на Пелопоннесе и воюя со Сгуром, он получил от жены письмо, извещавшее, что фессалоникийцы подняли бунт, что сама она вытеснена из города и принуждена была укрыться в городской крепости, где уже несколько дней находится в осаде, между тем, городом овладел один валах, по прозванию Ециисмен, правитель Просака и его окрестностей, подвластных Иоанну. Узнав {384} об этом, маркиз счел необходимым поспешить к ней на помощь и отправился в обратный путь. Еще не дошел он до Фессалоники, как встретил послов от своей жены с уведомлением, что враги побеждены и прогнаны и в городе восстановлено спокойствие. Обрадовавшись этому известию и объявив его своим приближенным, маркиз своротил с дороги и пошел прямо на Скопии с целью отомстить Иоанну за его неприязненные действия против себя. Но не успел он начать задуманного предприятия, как явился другой посол с известием о смерти графа де Блуа и взятии в плен императора Балдуина. Тогда он опять поворотил на прежний путь и прибыл в Фессалонику. Расследовав здесь обстоятельства восстания, о котором был извещен письменно, маркиз излил всю свою злобу на жителей города и окончательно истребил все, что еще было пощажено губительной войной, происходившей до его прибытия: кого подверг изгнанию, лишив имущества и обобрав начисто, кому отсек голову, кого повесил, не только из простого народа, но даже из лиц, облеченных священным саном, а несчастного императора Алексея и его супругу Евфросинию (небывалое, неслыханное в римском государстве дело и невиданное доселе явление!) отправил за море к королю аллеманскому. Между тем, получив известие о нападении Иоанна на Серры и еще не зная об окончании происходившей там битвы, он послал {385} в Серры своим соплеменникам вспомогательное войско, которое узнало по дороге о положении дел, тем не менее, однако, оно не могло уже уклониться от сражения, попав в самый центр военных действий, хотя видело, что будет иметь дело с неприятелем гораздо превосходнейшим. Произошла новая битва. Войско маркиза было опять разбито наголову и обращено в бегство, потому что скифы со всех сторон напали на него неоглядным роем в необыкновенном множестве, как пчелы, выбившиеся из ульев, или осы, вылетевшие из придорожных расщелин. Потерпев таким образом поражение в обеих этих битвах, маркиз заключился после того в стенах Фессалоники, а Иоанн с полною беспрепятственностью вступил в Веррею и подчинил себе прочие города, принадлежавшие маркизу.
Получив известие о всех этих неудачах, латиняне, владевшие Константинополем, составили совет для определения дальнейшего образа своих действий. Совещание происходило в присутствии Генриха, родного брата императора Балдуина, и венецианского дожа* Марина, так {386} как Дандуло уже умер. Все единогласно решили продолжать войну и послать войско против отложившихся от латинян городов Фракии, пользуясь господствовавшим еще в большей части войска одушевлением и тем обстоятельством, что Иоанн бросил римлян, занявшись другими войнами и посвятив им все свое внимание. Вследствие того немедленно выслана была вперед часть войска, составлявшая по их названию роту**, с полномочием безнаказанно подвергать отложившиеся города всем мерам жестокости, — и отряд этот на своем пути, действительно, ознаменовал себя неимоверными злодействами и насилиями. В то же время венециане, выслав в море свои военные корабли, разбойнически ограбили прибрежные части восточных провинций, затем пристали к Панию и Каллиполю и разразились против них самыми неистовыми и недостойными христиан свирепостями. Разнообразны, тяжки и невыносимы были бедствия, нанесенные ими! 12. Наконец выступил сам Генрих.
