Я прошел вдоль проезда и увидел то, что искал, – английский джип «бедфорд». Лучшей машины для моей поездки не придумаешь.
В этот момент вспыхнули дуговые фонари, и на стоянке снова стало светло как днем. Я обежал «бедфорд», нырнул под стоявший рядом грузовик, прополз под ним, низко пригнувшись, бросился к ограде, перелез через нее и спрыгнул на землю.
Тяжело дыша, я прислушался. Топот сапог часового, доносившийся с дальнего края, медленно приближался. Подняв автомат, я снял его с предохранителя. Если часовой меня заметил, он окликнет меня или остановится и начнет стрелять. Но все обошлось. Часовой печатал шаг, не глядя ни вправо ни влево.
Дуговые лампы погасли. Через минуту дверь караульного помещения захлопнулась – я понял, что часовой зашел внутрь. И тут до меня дошло, что он делает обход каждые пятнадцать минут, а в промежутках не высовывает наружу носа. Каждые четверть часа на две минуты загорается свет и часовой обходит стоянку. Такой способ охраны впервые применили в Польше, где часовых, несших свою службу в темноте, часто находили убитыми. Но для меня оставалось загадкой, зачем включать свет здесь, в Африке. Неужели арабы тоже научились убивать часовых?
Я поднялся и вернулся на главную улицу, раздумывая, как бы мне вывести «бедфорд» в проезд и исчезнуть в темноте. Если мотор заработает, а потом вдруг заглохнет, часовые, конечно, откроют огонь – ведь в караульном помещении их человек шесть – восемь. Лучше я поброжу по городу и поищу более подходящее место для угона машины.
Я обходил в темноте улицу за улицей. Это было совсем не просто – мне приходилось пробираться сквозь завалы, застревая ногами в оконных рамах, проваливаясь в подвалы и обходя непроходимые места. И при этом еще нужно было следить за часовыми, которые стояли в темноте не двигаясь. Дело было гиблое, и я вскоре устал от безнадежных поисков.
Из какого-то дома донеслись смех и бренчание гитары. Двигаясь на эти звуки, я вскоре оказался у подножия лестницы, разбитые ступени которой вели в подвал – очевидно, это был своего рода кабачок, где итальянцы обмывали красным вином свои подвиги. Прислушиваясь к шуму голосов и итальянской речи, я гадал, есть ли среди них немцы.
В эту минуту я услышал ритмичный топот сапог, подбитых гвоздями, и залез под искореженный грузовик. Через десять секунд появились четыре немецких полевых полицейских, которые спустились в кабачок. Вскоре оттуда донесся крик: «Attentione!» (Смирно!) – в характерной немецкой гортанной манере.
Музыка стихла, пьяное пение с булькающими звуками оборвалось, и кто-то выкрикнул в адрес немецких полицейских итальянское ругательство.
За этим последовал удар – кулак полицейского обрушился на того, кто кричал, – и из двери вылетело тело, с тошнотворным звуком ударилось о ступени и замерло. Это, очевидно, произвело впечатление на остальных посетителей кабачка. Там наступила такая тишина, что стало слышно, как шелестит занавес из стеклянных бусин, висевший у входа в подвал.
Тот же голос с немецким акцентом произнес несколько вопросов по-итальянски. Полицейский унтер- офицер спрашивал обо мне – немецком солдате, идущем в одиночку, вероятно, пешком, вероятно, в итальянской форме, со стороны фронта…
Ответил ему один из итальянцев, который был по-храбрее других, а может, выпил побольше красного вина. Он заверил полицейских, что человека, соответствовавшего этому описанию, они не видели.
Тогда полицейский унтер-офицер сообщил этой геройской компании, кого надо искать и что делать, если они меня встретят.
Во время этого инструктажа раздался душераздирающий вой сирен, и полицейские пулей выскочили из подвала и понеслись в сторону главной улицы. Из подвала не доносилось ни звука. Я решил, что итальянцы покинули его с заднего хода.
Я выбрался из-под остова грузовика и быстро побежал туда же, куда и полицейские. В порту раздавались команды – расчет тяжелой 88-миллиметровой зенитки готовился к новому бою.
На улице раздавался топот сапог. Иногда до меня доносились голоса, звучавшие словно из могилы, – очевидно, под развалинами располагались бомбоубежища. Но меня они не прельщали. Достаточно одной бомбе попасть в эти кучи обломков, как бомбоубежища будут завалены, и их обитателям уже не потребуется могильщик.
Я быстро пересек улицу и побежал по переулку к автомобильному парку. Теперь я знал, как мне увести трофейный британский джип со стоянки люфтваффе.
Заняв свою прежнюю позицию за оградой, я поправил автомат, чтобы он был под рукой, и стал ждать, не покажется ли кто поблизости.
Воздушную тревогу на этот раз объявили, очевидно, загодя – самолеты давно уже должны были прилететь, – но в Дерне стояла тишина. Недалеко от того места, где я сидел, кто-то крикнул по-итальянски: «No fumare!» (Не курить!) – вероятно опасаясь, что эти ужасные англичане различат сверху даже огонек сигареты.
Тишина только усиливала страх, но тут из темноты донесся рев моторов. Самолеты были уже над самым городом. Они пролетели как можно более низко над плато и выскочили из-за обрыва, у подножия которого лежал этот городок.
Но на какие бы уловки ни пускались британские летчики, они не смогли обмануть бдительности зенитчиков. 88-миллиметровая пушка зазвучала, словно большой орган. Снаряды в мерном ревущем ритме, один за другим, летели в ярко освещенное небо, и каждый их разрыв с трассирующим шлейфом резко запечатлевался на фоне скалистых стен плато.
Один из бомбардировщиков, пойманный в пересечение лучей прожекторов, вдруг отделился от строя и понесся в сторону моря. Его хвост полыхал ярким пламенем, а самолет, описывая дугу, падал на землю.
Но ему суждено было достичь ее только в виде мелких обломков – он взорвался в воздухе.
В небе, словно стая светлячков, висели на парашютах осветительные бомбы, заливая город ослепительно ярким светом. Видно было все, до мельчайших деталей. Но эти бомбы светили недолго. 20- миллиметровая автоматическая зенитка расстреляла их, словно мишени на полигоне. Жемчужные нити ее трассирующих снарядов летели вверх, пересекая тьму, и одну за другой гасили эти лампы смерти, которые свешивались с черного небесного потолка.
Первая серия бомб упала в порту, и в небо взметнулись огромные фонтаны воды. Дюжина бомб ударила в главную улицу, взрывая тротуар или то, что от него осталось. Многие сохранившиеся до этого стены упали поверх руин.
В шести метрах от меня над машинами люфтваффе, стоявшими на пустыре, рассыпался веер пулеметных пуль. Я увидел искры, которые они высекали из металлических поверхностей, попадавшихся им на пути.
И тут я услышал громкий свист бомбы, летевшей прямо на меня. Я упал лицом вниз. Раздался оглушительный грохот, земля содрогнулась, и наступила тишина. Бомба упала, но не разорвалась. И я понял, что сама судьба подсказывает мне, что тянуть дальше нельзя.
Подняв голову над кучей кирпичей, за которой я лежал, я увидел хвост пятисотфунтовой бомбы, торчавший из земли на расстоянии всего четырех с половиной метров от меня. Это был знак свыше, который подтолкнул меня к действию. Этим неразорвавшимся бомбам доверять нельзя – они имеют дурную привычку после долгого раздумья взрываться.
Я не стал ждать, когда это произойдет, и в буквальном смысле слова перелетел через ограду. Где-то позади меня упала вторая бомба. Взрывной волной меня ударило в спину, и я упал на землю. Я думал, что у меня сломается позвоночник. Неожиданно, прямо у меня под носом, застрочил мой автомат, рассыпая вокруг пламя и пули, – я случайно нажал на спуск. Грохот был такой, будто стреляли прямо у меня над ухом.
В караульное помещение попала бомба, и оттуда вырывалось пламя. Оно полыхало с такой силой, словно его подпитывали сжатым воздухом. Откуда-то доносились вопли, но жизнь на войне ценится очень дешево. Да и кто сейчас сунется спасать пострадавших? Я перекатился на спину, вытащил из подсумка новый магазин и вставил его в автомат.
