Мэтью.
– Потому что я решил сопровождать вас. А в мои планы отъезд завтра не входит.
Насколько Мэтью знал, текущие планы Уэстклифа касались исключительно Лилиан и младенца.
– Вам не нужно ехать, – сказал он, обиженный подозрением, что не может самостоятельно справиться с делом. – Я больше других знаю обо всех аспектах этого производства...
– Вы иностранец, – с непроницаемым лицом сказал Уэстклиф. – Мое имя распахнет перед вами двери, которые вы другим способом не откроете.
– Если вы сомневаетесь в моих...
– Дело не в этом. Я совершенно уверен в ваших талантах. В Америке этого более чем достаточно. Но здесь, в предприятии такой важности, вам нужно покровительство человека, занимающего высокое положение в обществе. Вроде меня.
– Сейчас не мрачное средневековье, милорд. Будь я проклят, если придется устраивать спектакль и водить хороводы со знатью ради дела.
– Говоря от имени другой стороны, я тоже не в восторге от этой идеи, – с сарказмом сказал Уэстклиф. – Особенно сейчас, когда жена еще не оправилась от родов, а новорожденной дочери нет и двух дней от роду.
– Я не могу ждать неделю, – взорвался Мэтью, – Я уже назначил встречи со всеми, начиная от владельца доков и заканчивая собственниками местных водопроводных сооружений.
– Значит, их придется перенести.
– Если вы думаете, что не будет недовольства…
– Новости, что я буду сопровождать вас, вполне достаточно, чтобы успокоить недовольных.
В устах другого человека эта фраза прозвучала бы заносчиво. Но Уэстклиф просто констатировал факт.
– Мистер Боумен знает об этом? – спросил Мэтью.
– Да. Выслушав мое мнение, он согласился.
– И что я буду делать тут целую неделю?
Граф поднял темную бровь с видом человека, гостеприимство которого никогда не ставилось под вопрос. Люди всех возрастов, национальностей и социального положения умоляли о приглашении в Стоун-Кросс-Парк. Мэтью, вероятно, был единственным человеком в Англии, который не хотел здесь находиться. Он соскучился по настоящей работе, устал от праздных забав, пустых разговоров, от красивого пейзажа, свежего сельского воздуха, мира и покоя. Черт побери, ему хотелось действовать. Не говоря уж о тоске по задымленному городскому воздуху и шумным улицам. Но больше всего он хотел находиться подальше от Дейзи Боумен. Это настоящая мука постоянно быть рядом с ней и не сметь прикоснуться. Невозможно обращаться к ней с холодной любезностью, когда в его воображении поселились живые картины: как он обнимает, соблазняет ее, как его губы находят самые чувствительные места на ее теле. И это только начало. Мэтью хотел провести с ней наедине часы, дни, недели... Он хотел знать все ее мысли, улыбки и тайны. Хотел свободно раскрыть перед ней душу.
Этого он никогда не сможет сделать.
– В поместье и окрестностях достаточно развлечений, – ответил на его вопрос Уэстклиф. – Если вам нужно общество женщин определенного рода, предлагаю прогуляться в сельскую таверну.
Мэтью уже слышал, как кое-кто из гостей хвастался веселыми пирушками с полногрудыми служанками. Если бы все было так просто: крепкая поселянка вместо мучительной недостижимой цели, которая терзала его ум и сердце. Но увы...
Любовь считают головокружительной радостью. Вроде глупых стишков, написанных на открытках к дню святого Валентина, украшенных перышками и ленточками. Нет, все совсем не так. Это мучительное, грызущее душу, лихорадочное и тяжелое чувство, жажда, которую невозможно утолить. Опрометчивое желание. Но он здравомыслящий человек. Однако Мэтью знал, что если надолго останется в Стоун-Кросс-Парке, то совершит нечто погибельное.
– Я поеду в Бристоль, – в отчаянии сказал он. – Договорюсь о новых встречах. Я не стану ничего предпринимать до вашего приезда. Но по крайней мере соберу информацию. Проверю местные транспортные фирмы, посмотрю на их лошадей...
– Свифт, – перебил его граф. Что-то в его голосе – нота доброты, сочувствие – заставило Мэтью напрячься. – Я понимаю причины вашей спешки...
– Нет, не понимаете.
Пристально глядя на Уэстклифа. Мэтью похолодел. Граф мог намекать и на Дейзи, и на его порочное прошлое. В любом случае он прав.
Но это ничего не меняет.
– Иногда бегство – единственный выбор, – хрипло ответил Мэтью и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
Так случилось, что Мэтью не поехал в Бристоль. Он понимал, что пожалеет о своем решении, но понятия не имел насколько.
Эту неделю Мэтью до конца своих дней будет вспоминать как страшную муку.
В ранние годы он прошел ад, пережив физическую боль, лишения, голод и леденящий душу страх. Но все это не шло ни в какое сравнение со страданиями от вида Дейзи Боумен, любезничающей с лордом Лландриндоном. Кажется, семена, которые он заронил в душу Лландриндона, рассказывая о достоинствах Дейзи, попали на благодатную почву и пустили крепкие корни. Лландриндон не отходил от Дейзи, болтал, заигрывал и окидывал ее взглядом с обидной фамильярностью. Дейзи тоже была поглощена им, она ловила каждое его слово и бросала все дела, как только он появлялся рядом.
В понедельник они ездили на пикник.
Во вторник катались в карете.
В среду собирали колокольчики.
В четверг удили рыбу в озере, вернулись промокшие, обветренные и смеялись над шуткой, которой не пожелали ни с кем поделиться.
В пятницу танцевали на импровизированном музыкальном вечере. Они так подходили друг другу, что кто-то из гостей заметил, что на них приятно смотреть.
В субботу Мэтью проснулся с желанием кого-нибудь убить.
Мрачное заявление Томаса Боумена не улучшило его настроения.
– Он побеждает, – проворчал Боумен, потянув Мэтью в кабинет для приватной беседы. – Этот шотландский ублюдок Лландриндон от Дейзи не отходит. Он буквально сочится очарованием и без умолку болтает чепуху, которую так любят слушать женщины. Если ты намереваешься жениться на моей дочери, то вероятность этого свелась почти к нулю. Ты старательно избегаешь ее и молчишь. Всю неделю у тебя такое выражение лица, что им впору маленьких детей пугать. Твоя манера ухаживать за женщинами подтверждает все, что я слышал о бостонцах.
– Вероятно, Лландриндон ей больше подходит, – тусклым голосом произнес Мэтью. – Кажется, их связывает взаимная симпатия.
– Речь не о симпатии, а о замужестве! – Лысина Боумена начала заливаться краской. – Ты понимаешь, каковы ставки?
– Кроме финансовых?
– А какие еще могут быть ставки?
Мэтью иронически взглянул на босса.
– Сердце вашей дочери. Ее будущее счастье. Ее...
– Ба! Люди женятся не ради счастья. А если и делают это, то разочарование наступает очень быстро.
Несмотря на мрачное настроение, Мэтью улыбнулся.
– Если вы таким образом хотите вдохновить меня на брак, – сказал он, – это не поможет.
– А это вдохновит? – Порывшись в кармане жилета, Боумен вытащил сверкающий серебряный доллар и бросил его Мэтью. Монета сверкнула в воздухе, описав сияющую дугу. Мэтью машинально поймал ее и зажал в кулаке. – Женись на Дейзи и получишь гораздо больше. Больше, чем человек может потратить за всю жизнь.
– Замечательно! – послышалось от двери. Оба повернулись на голос.
На пороге стояла Лилиан в розовом платье с наброшенной на плечи шалью. Она смотрела на отца с чувством, близким к ненависти, ее глаза потемнели и походили на вулканическое стекло.
– Есть в твоей жизни хоть кто-то, кого ты не считаешь пешкой в своей игре, папа? – едко спросила она.
– Здесь идет мужской разговор, – отрезал Боумен, вспыхнув то ли от гнева, то ли от чувства вины, или от комбинации этих эмоций. – Это не твоя забота.
– Дейзи – моя забота, – ледяным тоном тихо произнесла Лилиан. – Я скорее убью вас обоих, чем позволю сделать ее несчастной. – Не успел отец ответить, как она повернулась и направилась в холл.
Выругавшись, Боумен вышел из комнаты и пошел в противоположном направлении.
Оставшись в кабинете один, Мэтыо швырнул монету на стол.
– И все это ради мужчины, который ничего не замечает, – проворчала себе под нос Дейзи, злясь на Свифта.
Лландриндон, покорно замерев, сидел в нескольких ярдах от нее, на краю чаши фонтана, пока Дейзи рисовала его портрет. Она не обладала талантом художника, но запас фантазии, чем еще можно заняться с Лландриндоном, исчерпался.
– Что вы сказали? – окликнул ее шотландский лорд.
– Я сказала, что у вас прекрасная шевелюра.
Лландриндон был очень приятным человеком, милым и безупречно вежливым. Дейзи угрюмо призналась себе, что, пытаясь вызвать ревность у Мэтью Свифта и тем довести его до безумия, она преуспела лишь в том, что сама сходила с ума от скуки.
Дейзи прикрыла рукой рот, чтобы скрыть зевок, притворяясь, что всецело поглощена рисованием.
Это была самая ужасная неделя во всей ее жизни. День за днем, смертельно скучая, она притворялась, что наслаждается обществом мужчины, который ее совершенно не интересовал. Это не вина Лландриндона – он прикладывал массу усилий, чтобы развлечь ее. Но Дейзи стало совершенно ясно, что у них нет ничего общего и никогда не будет.
Казалось, Лландриндона это совершенно не беспокоило. Он часами мог говорить практически ни о чем. Он мог заполнить не одну газету светскими сплетнями о людях, которых Дейзи
