опасности. Она даже могла позволить себе быть доброй. — Сейчас я покину вас ненадолго. Устраивайтесь, располагайтесь и не стесняйтесь позвать слуг, если вам хоть что-то понадобится. Они предупреждены и готовы будут исполнить любую вашу прихоть. Да-да… — Глаза ее лукаво сверкнули. — Любую — я не шучу. Ведь вечерами девушке порой бывает одиноко… Уж мне ли этого не знать!
На это у Паломы было готово сорваться с языка несколько возможных ответов, от утонченно- издевательских, до таких, от которых завяли бы уши у прожженных наемников из хоршемишских казарм… но она лишь стиснула кулаки, так, что ногти впились в ладони, и заставила себя улыбнуться.
— Медина слишком любезна… Для меня большая честь быть вашей гостьей!
Тьфу! Надо будет прополоскать рот, как только она останется одна. И лучше всего — крепким вином, чтобы смыть привкус желчи!
Аргивальда, удовлетворенная, наконец оставила ее, пообещав, что слуги придут проводить гостью в трапезную, когда настанет время обеда.
Запершись в своих покоях, Палома, как была, даже не разуваясь, рухнула на постель, содрогаясь сперва от душащей ярости — а затем от дикого, неудержимого хохота.
Вскорости, однако, ею овладело странное нетерпение. Дрожь возбуждения, не позволяющая усидеть на месте. Возникла даже неблагоразумная мысль отправиться побродить по дому, однако хозяйка явственно дала понять, что это не будет приветствоваться, а идти на конфликт немедленно по прибытии Паломе не хотелось.
К тому же, ей пришла в голову куда лучшая мысль.
Позвонив в колокольчик, она сообщила подоспевшей на зов служанке, что желала бы привести себя в порядок, принять ванну и сделать прическу. Неизвестно, что сыграло тут свою роль — давящее великолепие дома советника и высокомерие восхитительной Аргивальды, желание доказать, что и она, скромная наемница, может выглядеть достойной подобного окружения… или куда более прозаическое намерение поболтать со слугами и выведать у них побольше о хозяевах дворца… Однако если в первом Палома вполне преуспела, благодаря умелым рукам вышколенных горничных, то во втором, увы, потерпела неудачу.
Нигде и никогда прежде ей не доводилось видеть, чтобы челядь была настолько замкнутой и молчаливой. Даже совсем юная девочка, наполнявшая горячую ванну, лишь глупо таращилась па гостью и заученно улыбалась в ответ на любые вопросы. Чему, впрочем, Палома вскоре нашла объяснение, заметив у той на руках странные красноватые следы — то ли от ударов хлыстом, то ли от ожогов — и поджившие, и совсем, совсем свежие…
Да, Аргивальда, похоже, не стеснялась в средствах обучения!
Наемница все же вознаградила каждую из женщин серебряной монетой, удостоившись в ответ все той же неживой улыбки, и осталась наконец одна, наряженная, причесанная, благоухающая, точно роза… и напряженная, как тетива боевого лука.
Ждать ей, впрочем, пришлось недолго.
…Стук в дверь — и еще одна, незнакомая, служанка склонилась в поклоне перед гостьей.
— Госпожа, за вами прибыл экипаж. Соблаговолите отправляться.
— Что-о?
Палома подняла брови, не зная, как реагировать на столь вызывающий приказ, лишь едва прикрытый церемонной вежливостью. Но уже следующие слова женщины развеяли гнев.
— Госпожа, это карета из дворца. Вас приглашает король!
Как оказалось, служанка была не совсем точна. Его величество Нимед Первый, скорее всего, слыхом не слыхивал о гостье советника Гертрана. Приглашение исходило от королевы.
…Под своды Лазурных Покоев, как именовалось крыло дворца, отведенное Ее величеству, Палома входила во власти сложных чувств. От столь стремительного вознесения ей было слегка не по себе: дочь скромного торского дворянина едва ли могла когда-либо надеяться даже просто побывать на Большом Выходе, куда приглашали всю знать королевства, и удостоиться лицезрения монаршей четы на расстоянии хоть в сотню шагов; теперь же ей предстояло войти в Малый Круг и, может быть, даже лично беседовать с королевой Рэлеей, — стоит ли удивляться ее волнению!
Лишь мысленные упражнения для достижения сосредоточения перед боем, привычные Паломе куда больше, чем придворные реверансы, помогли ей преодолеть мерзкую дрожь в коленях и выровнять дыхание, когда двери внутренних покоев наконец распахнулись перед ней.
Однако помимо благоговейного трепета была еще и злость. Да что злость — жгучая ярость! Амальрик, будь он тысячу раз проклят!.. Как он мог так бездумно бросить ее в самое пекло, ни о чем не предупредив, не соблаговолив даже встретить, объяснить что к чему?! Она даже не знала, чего он ждет от нее — и что ждет ее саму. Что он рассказал во дворце о ней, об их отношениях?.. Ведь ей придется говорить с придворными, отвечать па какие-то вопросы… Боги! Что же делать?!
Впрочем, бешенство всегда помогало Паломе взять себя в руки. Если она ляпнет что-то лишнее — пусть Амальрик и расхлебывает, зло усмехнулась она, приседая в низком поклоне на пороге комнаты. Цепкий взор наемницы мгновенно охватил всю картину.
Просторная светлая зала, вся в цветах, стены обитые голубым шелком, синие ковры на полу. Дамы — не меньше двух дюжин, тесным кружком сидят вокруг одной-единственной, в пышном белоснежном платье, с распущенными волосами, убранными под золотую сетку.
Рэлея.
При появлении гостьи она обернулась, и лишь когда дворецкий зычно объявил имя новоприбывшей, коротко кивнула, но тут же подала знак фрейлине, сидевшей у ног госпожи на низенькой скамеечке с пергаментным свитком в руках. И та немедленно возобновила чтение какой-то поэмы. Другая дама, чуть поодаль, принялась наигрывать па лютне, аккомпанируя чтице.
Задержавшись на мгновение в дверях, но не дождавшись ни от кого подсказки, что ей надлежит делать дальше, Палома, мысленно пожав плечами, спокойно прошла в центр зала и, заметив чуть поодаль от основной группы свободный табурет, обитый синим бархатом, осторожно уселась, расправляя платье, а затем исподтишка принялась разглядывать присутствующих.
Странно, что Аргивальды здесь нет. Госпожа советница не входит в число приближенных королевы? Или сегодняшний день — исключение?
Остальные фрейлины заметно уступали супруге месьора Гертрана и красотой и, хвала Небу, надменностью. Палома отметила несколько очень милых, живых лиц и подумала даже, что с такими девушками ей было бы приятно поболтать немного… если, конечно, они примут ее в свой круг. Ибо не следовало все же забывать, кто они — и кто она.
Не то чтобы ее скромное происхождение как-то унижало Палому, о нет! Она привыкла чувствовать себя свободно с людьми как самого низкого, так и самого высокого происхождения — благо, меч в руках — это великий уравнитель. Но сословные границы и предрассудки существовали, и забывать об этом было бы глупо!
Что касается самой Рэлеи, то, как ни странно, королева показалась наемнице простушкой, каким бы неподходящим ни было это определение. У нее были круглые, чуть навыкате, карие глаза, добрые, но какие-то пустоватые, а улыбка — одновременно рассеянная и чуть капризная. В манерах ее не было ни особой властности, ни достоинства, каких стоило бы ожидать от повелительницы могущественной державы.
Впрочем, напомнила себе Палома, королева ведь в тягости, а это состояние сильно меняет женщин…
Задумавшись, она едва не пропустила момент, когда чтение закончилось, — и вздрогнула от неожиданности, ибо Рэлея внезапно повернулась к ней.
— Как вам понравились стихи Ринальдо, Палома? Простите, что не поприветствовала вас сразу, как вы вошли, но я так люблю этого аквилонца… мне непременно хотелось дослушать!
Если бы она еще слышала хоть строчку! Наемница склонила голову.
— Ваше величество! Эти стихи прекрасны, но для меня еще большую прелесть придает им то, что я имела честь наслаждаться ими здесь, рядом с вами… — Она могла лишь надеяться, что это прозвучит
