пергамента, исписанный почти наполовину. С тяжким вздохом обмакнув в бронзовую чернильницу перо с обломанной верхушкой, он пристально взглянул на девушку.
— Имя. Откуда родом.
Отвечать? Солгать? Но какой смысл…
— Палома, по прозванию Оса. — Она пожала плечами — насколько позволяли связанные руки. — Родом из баронства Тора, в Немедии,
Старательно скрипя пером и даже высунув кончик языка от натуги, стражник записал сказанное, затем поднял глаза на Геббо.
— В чем обвиняется?
— В убийстве.
— Ого…
Последовал обмен еще несколькими незначительными репликами, и наконец Марий, поводив пальцем по своему пергаменту, вынес вердикт:
— В пятый подвал ее отведите. Там сегодня посвободнее.
— В пятый? — Его напарник хмыкнул с сомнением. — К этим отбросам? Они же ее живьем сожрут!
Марий повел плечами.
— А кому сейчас легко? Женских покоев у нас пока не заимелось… так что уж чем богаты.
Он махнул рукой в сторону лестницы.
— Проводи их, Трогет.
Тот поднялся, кряхтя, на ходу снимая с пояса увесистое кольцо, на котором болталось не меньше двух десятков длинных железных Выдернув из скобы чадящий факел.
— Пошли, парни.
И Палома ступила во тьму.
Глава II
Насколько позволял судить богатый опыт Паломы, большинство темниц в Хайбории были двух видов: разделенные на одиночные камеры (в редких случаях там могли помещать двоих или троих узников) и состоящие из огромных подвалов, куда пленников набивали, сколько позволяло место.
Встречались и более экзотические варианты — так, в Шеме любили держать заключенных в длиннющем коридоре, прикованных к колоннам… но это было редкостью.
В иных странах, например, в Бритунии, тюрем как таковых и вовсе не имелось. Там преступника сразу волокли к судье, тот назначал наказание, которое палач немедля приводил в исполнение. Клеймо, усекновение руки, ноги или — что чаще — головы… выбор небогатый. Так что с коринфийским узилищем ей еще, можно сказать, повезло.
Подвалы располагались по обе стороны бесконечного прохода, у каждого дежурили стражники. Еще двое встретили их в самом начале — там у Паломы отобрали все оружие, еще раз записали имя и прочие сведения и выдали тощий и — на удивление — относительно чистый тюфяк. Несмотря на незавидное положение, в котором девушка очутилась, это вселило в нее слабый оптимизм. Похоже, здесь с узниками Обращаются относительно гуманно. Можно даже надеяться, что судья не поспешит огульно вынести приговор, а сделает хотя бы попытку разобраться в ее деле. Что, однако же, отнюдь не уменьшило ее желания постараться сбежать при первой же возможности. Вот только шансов на успех пока было маловато…
«Пятый» оказался довольно просторным подвалом с рядом крохотных окошек под самым потолком. Сквозь запах грязи, пота и немытых тел слабо пробивался еще один, совершенно чуждый, и тонкое обоняние подсказало девушке, что в прежние времена здесь, похоже, находился винный погреб. Что ж, все сходится…
Тихо, стараясь не шуметь, едва за ней захлопнулась тяжелая дверь, она прокралась к стене, бросила там тюфяк и улеглась. Появление еще одного товарища по несчастью не прошло, разумеется, незамеченным, однако слабую попытку заговорить с новичком тут же пресек повелительный окрик из противоположного угла:
— Заткнитесь там все! Утром будем языки чесать — а пока спать!
Благодарная, Палома свернулась калачиком па своем убогом ложе. Как хорошо, что никто не тронет ее до рассвета! О том, что она станет делать утром, очнувшись среди десятка озверелых преступников, наверняка, ни в медный сикль не ставящих человеческую жизнь, а тем более честь женщины, она предпочла пока не думать. Случалось ей, в конце концов, бывать в переделках и похуже.
Пока, самое главное, стоило сосредоточиться на бурных событиях прошедшего дня, попытаться разобраться, найти доводы, способные убедить судей в ее невиновности… но ничего этого Паломе сделать не удалось.
Не прошло и нескольких мгновений, как она крепко заснула.
— Оса, ты ли это? Глазам не верю! Кто-то тряс ее за плечо.
Мгновенно открыв глаза, Палома привычно потянулась за мечом — но рука встретила лишь пустоту. Рывком поднявшись и мигом вспомнив, где она и как здесь оказалась, девушка приготовилась защищаться. Так или иначе, но живой она чтим ублюдкам не дастся!
И лишь спустя какое-то время смысл сказанного дошел до нее.
Кто-то здесь знал ее? Она оглядела подвал.
Здоровенный, кудлатый детина стоял перед ней, заслоняя скудный свет. При таком освещении она не могла разглядеть его лица.
— Какая тварь меня разбудила?! — рявкнула она нарочито дерзко. — Неужели и здесь человеку не могут дать отоспаться?
— Ну вот, что я говорил! — Парень радостно хлопнул себя по ляжкам, — Точно, она. Кто еще, кроме Осы, может так жалить!
Голос казался ей смутно знакомым… Что-то из далекого прошлого…
— Асгалун… — с сомнением проткнула она. — Эрверд Четыре Руки из Заморы?
— Узнала! Узнала! — завопил громила с восторгом, кидаясь к ней.
— Тьфу, да пусти же ты! — Ей стоило труда выбраться из медвежьих объятий. Отступив на шаг, с улыбкой оглядела старого знакомца. — Э, парень, я всегда говорила, ты плохо кончишь. Ты же собирался купить виноградник…
— Х-ха… — Четыре Руки досадливо поморщился. — С моим братцем разве заживешь спокойно? Выдумал — «последнее дело, последнее дело»… И меня втравил. Сам головы лишился — а мне после этого прямая дорога осталась, так далеко, где бы даже об Асгалуне и слыхом не слыхивали. Шестерых стражников мы положили, Оса…
— Мда. — Палома поджала губы. Эрверд с братом всегда были сорвиголовами, каких мало. Пока они работали на нее, ей удавалось удерживать близнецов от бесчинств. Но она уехала…
— Куда ты подевалась тогда? — словно прочел ее мысли замориец. — Слухи ходили, тебя кто-то нанял из Бельверуса — да, якобы, там ты и сгинула…
— Уцелела, как видишь. — Паломе совсем не хотелось распространяться о Вертрауэне. По счастью, их беседе помешали. Уверенным шагом приблизился другой заключенный, в обносках, но державшийся с надменностью короля, еще пятеро — свита — держались позади, в почтительном отдалении.
— Может, представишь нас даме, Четыре Руки?
— Гарбо, я…
Незаметно сместившись чуть в сторону, к свету, Палома смогла разглядеть говорившего. Лет тридцати, смуглый, как большинство коринфийцев, с порочным и хищным лицом. Он смотрел на девушку не отрываясь, и его хозяйский, оценивающий взгляд очень ей не понравился.
— Мое имя — Палома, — произнесла она холодно, не дожидаясь, пока Эрверд представит ее. — Еще меня называют Той, с Кем Лучше Жить в Мире…
