бровями – словно два огненных круга, красные, как парное мясо, темя, сырое полотно под мышкой… Он размахивал руками и что-то бормотал себе под нос. Ему дали прозвище, которое знал весь город: «Фу-Ру![20]”.
– Может быть, я и в самом деле рыжий дурак, – говорил он себе, – но что же делать?» (392).
«В конце концов он перестал заботиться о еде и кормился чем попало. Горячее солнце придавало ему сил, несмотря на то, что он пренебрегал желудком. Вместо сытной пищи он поглощал абсент, табак и повести Доде о Тартарене. Долгие часы сосредоточенного труда за мольбертом изматывали ему нервы. Он чувствовал потребность подхлестнуть себя. Абсент взбадривал его на весь следующий день, мистраль только взвинчивал возбуждение, а солнце внедряло его в самую плоть» (392–393).
«Винсент думал о художниках всей земли – издерганных, больных, бедствующих; все сторонятся их, насмехаются над ними, они голодают и мучаются до смертного часа. За что? В чем их вина? За какие грехи стали они отверженными? Как находят в себе силы эти парии, эти гонимые души создавать что-то хорошее?» (409).
«Женщины всегда меня презирали.
– Ты создан не для любви. Твое призвание – это работа» (418).
«Гоген написал портрет Винсента, пока тот рисовал в поле плуги. Винсент долго смотрел на этот портрет. В первый раз он ясно понял, что думает о нем Гоген.
– Это, конечно, я, – сказал он. – Я, но только сумасшедший!» (435).
«Вы неврастеник, Винсент, – говорил ему доктор Рей. – Нормальным вы никогда и не были… И, знаете, нет художника, который был бы нормален: тот, кто нормален, не может быть художником. Нормальные люди произведений искусства не создают. Они едят, спят, исполняют обычную, повседневную работу и умирают. У вас гипертрофированная чувствительность к жизни и природе; вот почему вы способны быть их толкователем для остальных людей. Но если вы не будете беречь себя, эта гипертрофия чувствительности вас погубит. В конце концов она достигает такого напряжения, что влечет за собой смерть.
Винсент знал: чтобы уловить эту предельно высокую ноту желтого, которая преобладала в его арлезианских картинах, нужно все время скользить над пропастью, быть в непрерывном возбуждении, мучительно напрягать все свои чувства, обнажить каждый нерв» (446).
«Родители всегда любили его, многое прощали и старались ему помочь, хотя действительно не понимали, что он за человек. Тут не было их вины: они были такими, какими сформировали их обычаи, традиции, условия. Винсент же бурно выламывался из этих рамок, за что платил кровью – и своей, и, случалось, своих близких. В характере Винсента самоотверженность и доброта в самом деле уживались со вспышками «ребячливой жестокости», а прозорливость ума – со странной слепотой. Сам он, в спокойные минуты, проницательнее, чем кто-либо, подвергал анализу противоречия своего характера» (40).
«Ван Гог сам был настолько недосягаем для мелочных чувств…» (43).
«Искусство и жизнь были для него действительно неразделимы» (46).
«В колыбели лежал не его ребенок, молодая мать была профессиональной проституткой, сам Ван Гог только что вышел из больницы, где лечился от не слишком серьезной, но весьма неприятной болезни, которой его наградила «любимая женщина». Обо всем этом он знал, конечно, – а вместе с тем как будто бы и не знал, отстраняя от себя прозаическое знание; он созерцал свою картину, полную вечной поэзии» (47).
«Нравственная личность Винсента была несовместима с расчетами: ему была свойственна великолепная непрактичность, вдохновенная непоследовательность; вернее, он был и практичен, и последователен на уровне, лежащем выше обычного, житейского» (58).
«… в Париже. Ван Гог до тридцати трех лет все еще не имел настоящего опыта жизни в художественной среде. Жизни с ежедневным общением с товарищами по искусству, обменом опытом, спорами, объединениями – жизни, которая изнашивает и раздражает, возбуждает и стимулирует, которую часто проклинают и все-таки не могут без нее обходиться. Испытывал в ней потребность и Винсент» (75).
«Естественная, здоровая человеческая жизнь и жизнь художника в искусстве – как бы две чаши: по мере того, как наполняется одна, пустеет другая» (92).
«В психическом заболевании Ван Гога много загадочного. Предоставим диагностику психиатрам, пытающимся восстановить клиническую картину, – этих попыток было сделано уже очень много, хотя, кажется, в результате и сейчас признается правильным диагноз, поставленный еще доктором Реем и подтвержденный доктором Пейроном в убежище Сан- Поль: эпилептический психоз. Среди родственников Ван Гога со стороны матери были эпилептики; падучей болезнью страдала одна из его теток. Душевное заболевание постигло потом и Тео, и Виллемину – по-видимому, корни лежали в наследственности. Но, конечно, наследственное предрасположение не является чем-то фатальным – оно могло никогда не привести к болезни, если бы не стимулирующие условия. Колоссальное постоянное перенапряжение умственных и душевных сил, хроническое переутомление, плохое питание, алкоголь в соединении с тяжелыми нравственными потрясениями, доставшимися на долю Ван Гога в избытке, – всего этого было более чем достаточно, чтобы потенциальная предрасположенность к заболеванию реализовалась» (115).
Вопросы для самопроверки
1. Какие признаки «отклоняющегося» поведения Вы можете назвать у Ван Гога?
2. Что явилось главной причиной таких отклонений в обиходном поведении – наследственность, характер творческой работы или образа жизни?
3. Как оценивает свое поведение в обиходной жизни сам художник, обыватели и биографы (Дж. Ревалд, Н. А. Дмитриева, Ч. Сноу)? Как оцениваете Вы?
Темы рефератов
1. Становление творческой личности.
2. Зрелость художника.
3. О значении подражания чужому творчеству.
4. Приобщение к системе художественного языка.
5. Уровни художественной личности.
6. «Самость» художественной личности.
7. Стилевое «Я».
8. Э. Шпрангер об «эстетическом» человеке.
9. Эстетический «интеграл» художественной личности.
10. Понятие художественного мастерства.
11. Художественное творчество и фантазия.
12. Механизмы художественной эмпатии.
13. Художественное перевоплощение.
14. Художественное обучение и проблема «школы».
15. Психологические «враги» творчества.
16. Художественная фантазия как единство воображения и эмпатии.
17. Творческая фантазия как преобразование мысленной ситуации.
18. Вера и фантазия.
19. Любовь как закон обучения творчеству.
20. Идентификация как принцип формирования художественной личности.
21. Целостная творческая личность как главная цель художественного обучения.
22. Нейротизм (психотизм) художественной личности.
23. Этика художника-человека.
