разрешение на это.
Понятно, что браки генералов и представительниц дворянской аристократии, владевших тысячами душ крепостных, устраивались иначе, чем браки армейских офицеров, живших лишь на жалованье. Для них инструкция по-прежнему формулировала два пункта: «материальное обеспечение» (точно оно было указано только в законе 1866 года — не менее 250 рублей чистого годового дохода) и «пристойность брака», под которой понимали добрую нравственность и благовоспитанность невесты и соответствующее офицерскому званию общественное ее положение. Проверка по двум этим пунктам военнослужащих, желающих вступить в брак, после 1808 года была возложена на командующих армиями и корпусами, после 1849 года — на командиров полков.
Эти ухищрения были продиктованы одним суровым обстоятельством: военная администрация признавала, что получаемое офицерами, особенно младшими, содержание недостаточно для обеспечения жизни их семей на уровне, соответствующем высокому престижу офицерского звания в обществе. Вместе с тем государство не имело возможности увеличить оклады жалованья младшему командному составу до нужной суммы и вводило запреты и ограничения. Если офицер мог доказать, что женитьба улучшит его материальное положение, то командование охотно шло ему навстречу и разрешало брак, рассмотрев, однако, личность невесты и установив происхождение ее капитала.
На деле это приводило к тому, что обер-офицеры полков кавалерии поневоле оставались холостыми. Возможно, этим и объясняется развитие так называемого «волокитства», о котором упоминают все современники и авторы полковых историй. Корнеты, поручики, штабс-ротмистры и ротмистры напропалую ухаживали за дамами, флиртовали, «крутили романы», но по объективным причинам не могли сделать избранницам своего сердца официальное предложение и создать семью.
Некоторые из них вступали во внебрачные связи, искали доступных женщин и без труда находили их. Правда, в мемуарах ссылки на это попадаются очень редко. Общественная мораль была строга, и господа офицеры стыдились рассказывать о своих любовницах или о посещениях публичных домов.
«Все утро прошло за работой в канцелярии князя. Это становится необычайно скучно. Днем делали различные глупости у друга С… Пришел туда надменный еврей, который развлекался вместе с четырьмя людьми из общества. Я не был в их числе, так как испытываю отвращение к развратным женщинам…» — сообщает в своих воспоминаниях Н. Д. Дурново, прапорщик Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, рассказывая о своем пребывании в мае 1812 года в городе Вильно{17}. 20-летнего офицера привлекают романтические отношения: «Я так часто упоминаю об Александрине в своем дневнике, что хочу доставить себе удовольствие описать ее наружность. Она небольшого роста, но великолепно сложена. Ее волосы белокурые, глаза живые и искрящиеся умом. Ее плечи соперничают с мрамором по своей белизне. Одним словом, в свои шестнадцать лет она имеет фигуру Венеры и пробудила во мне неистовую любовь. Отправившись в сад, я имел счастие встретить мою богиню, которую сопровождал во время прогулки…»
Новая встреча влюбленных происходит на балу в Вильно, где с Александриной, дочерью польского хорунжего Удинца, танцует сам император Александр I и говорит ей комплименты. Николай Дурново восхищен: «Эта женщина мне положительно вскружила голову. Она великолепна, как роза. Мадмуазель Вейс и госпожа Башмакова единственные, кто могут — конечно, не сравниться с ней, — но быть названы после нее. Его Величество, к счастью, ушел. Ужин был сервирован в саду. Луна своим печальным светом освещала нас обоих. Быть может, скоро мне придется ее покинуть…»{18}
Предчувствия не обманули прапорщика. Начиналась война с французами, и русские войска ушли из Вильно. Отступая вместе с армией, Николай Дурново побывал в Сорокополе, в имении дедушки Александрины Удинец. Она была там и бросилась в его объятия. Влюбленные провели целый вечер, в конце которого девушка подарила возлюбленному прядь своих белокурых волос. Больше они, увы, никогда не встречались.
Более предприимчивым, судя по его дневнику, был обер-офицер Малороссийского кирасирского полка И. Р. фон Дрейлинг. Его не смущали связи с замужними женщинами. Зимой 1811 года он чувствовал себя особенно хорошо: «Мне было приятно бывать в доме полковника, а связь с самой прекрасной, с самой очаровательной из всех женщин, победоносно царившей на всех балах, опьяняла меня совершенно, я весь отдавался счастью и наслаждениям…»{19} Страницы, посвященные 1812 году, отведены описаниям сражений и походов, но в начале 1813 года в Польше штабс-ротмистра ожидал новый роман: у свитского капитана Эссекса он отбил «прелестную красавицу Жанету, кокетливую польку в полном смысле слова». В конце 1813 года в Германии, прощаясь с Лейпцигом, фон Дрейлинг также «покинул самые приятные связи». Здесь он жил в доме купца Краева и пользовался благосклонностью как его жены, так и ее золовки — госпожи Ганзен, «очень хорошенькой молодой женщины». В 1814 году в покоренном Париже теперь уже ротмистр Иоганн фон Дрейлинг пережил «целый хаос новых впечатлений, удовольствий и наслаждений всякого рода, которых и описать невозможно», потому что «прелестные француженки были очаровательны», и он познакомился с одной из них, «обитательницей бельэтажа».
На обратном пути в Россию судьба занесла его в Кельн. Там он снимал квартиру у богатого купца Фево, имевшего двух взрослых дочерей. «Обе прелестные девушки полюбили меня, — пишет кирасир. — Я отдаю предпочтение Луизе — и она живет только мною… Под одним кровом, постоянно вместе — какое искушение! Какие минуты! Воспоминание об этих счастливых мгновениях, об этом счастливом прошлом, которое покрыто завесой времени, храню я свято про себя…»{20}
Весной 1819 года фон Дрейлинг был произведен в майоры, получил в командование дивизион (два эскадрона) в Новгородском кирасирском полку, а вместе с ним — 1000 рублей жалованья и 1000 рублей «столовых» денег. Он записал в своем дневнике, что «ощущается стремление к спокойной семейной жизни», взял отпуск и поехал на родину в Курляндию. Здесь он женился на девушке, с которой был знаком в детстве. Оказывается, «душой они давно принадлежали друг другу»…
Наиболее откровенные записи оставил в своем дневнике А. Д. Чертков (1789–1859), председатель «Общества истории и древностей Российских» с 1848 по 1857 год, основоположник русской нумизматики и создатель уникальной «Всеобщей библиотеки России», насчитывавшей более 17 тысяч редких книг на церковно-славянском, русском и западно-европейских языках. В 1812–1815 годах Александр Чертков служил корнетом, а затем поручиком в лейб-гвардии Конном полку и совершил вместе с русской армией Заграничный поход. Любознательный юноша повсюду скупал старинные книги, гравюры, литографии, монеты, а также искал… продажных женщин. В его мемуарах нет ни слова о любви или страсти, о женской красоте или характере. Ему нужно было только «сделать свое дело».
В этом смысле наблюдения над европейской жизнью молодого кавалериста не лишены некоторого интереса. Например, в Париже ему особенно запомнился Пале-Рояль, так как там было «на третьем этаже — сборище публичных девок, на втором — игра в рулетку»{21}. В Германии он вообще чувствовал себя неуютно, потому что «во Франции, в самых маленьких городах, как Шалон, Бар-ле-Дюк и т. п., можно найти публичных девок, в Германии, напротив, в самых больших городах, как Карлсруэ, Вюрцбург, Штутгарт, их совсем нет; причина этого та, что немецкие князьки, желая возродить германские нравы, запрещают бордели и велят пороть бедных девок, застигнутых на месте преступления…»{22}. Несмотря на это, в Бадене Черткову повезло: «с большим трудом удалось раздобыть себе одну, старую и дурную собой»{23} . Лейпцигом же собиратель редкостей и вовсе остался доволен: «Девки в Лейпциге недороги, и за один или два талера можно полностью удовлетворить свои желания». Это действительно было недорого, потому что за вход в купальню в городском саду с человека брали один талер…
Отставки
Закон предусматривал увольнение в отставку нижних чинов только в двух случаях: по выслуге ими определенных сроков службы и по неспособности эту службу продолжать. Увольнение же в отставку офицеров и военных чиновников могло состояться и по их собственному желанию. В этом случае отставки
