– А-а…
– Если честно, мы тут случайно… – начал Барро.
– Заткнись, Гейб. Ни слышать, ни видеть тебя не желаю. Матерь божья, куда все пропало, от тебя же ничего не осталось! – воскликнула женщина в сердцах. – Ты все пропил – и свой талант, и остатки совести заодно! Подумать только – охотник за головами! Свободный художник Габриель Барро… Да на тебя смотреть больно!
– Ой-ой-ой… – пробормотал Барро язвительно и перевернулся на бок.
– Мы тут случайно, – сказал Кнехт. – У твоих Ландау конфликт с Голдбергами. Тебе надо было подмять под себя обе семьи, а ты, как обычно, разинула варежку. Вот Голдберги и сдали Ландау полиции. Сказали, на них работает мутант. Сами в это не веря, просто чтобы нагадить. Ортега тоже не поверил, но слил инфу на городское дно. А мимо проезжали мы…
– Проползали по дну, – уточнила женщина с плохо скрываемым отвращением.
– Хотя бы. А ты, как всегда, считала ворон – и засветилась. Сто раз я тебе говорил: не зевай на работе, убьют! Без толку… И вот мы здесь. Буэнос диас, Розита. Есть идеи?
Женщина думала. Девочка грызла конфету, сверля Кнехта черными глазенками. Барро, казалось, уснул.
– Я хочу только одного, – медленно проговорила женщина. – Чтобы меня оставили в покое. Ты ведь больше не служишь, Эгон, верно? Значит, ты не вызвал группу. Смотри на меня!
– Мы работаем за деньги, – сказал Кнехт. – А ты стоишь миллион. И неизвестно, во сколько оценят девочку. Нужна мне тут группа? Я собирался нейтрализовать тебя, а девочку выкрасть и удрать через границу. Прости уж за такую прямоту. Вот я и говорю теперь – есть идеи, Розита?
– Полтора миллиона, и мы забудем о тебе навеки, – подал голос Барро.
– Заткнись! – крикнула женщина.
Воздух в камере Барро сгустился и потяжелел. От мужчины, лежащего на топчане, остался только расплывчатый силуэт. Неподвижный силуэт.
– Никогда ты его не любила, – бросил Кнехт. – Смотри не прибей ненароком. Он уже не тот, что раньше.
Женщина смотрела на Кнехта, тяжело дыша. На лбу ее выступили капли пота. Девочка оторвалась от конфеты и с интересом уставилась на маму. Потом вслед за ней перевела взгляд на Кнехта.
– Зря ты это, – сказал Кнехт безмятежно. – Бизнес есть бизнес. И напрасно ты приучаешь ребенка таращиться на людей страшными глазами.
– Не любила… – протянула женщина. – Вот и нет. Давным-давно я любила Гейба. Только он меня не замечал. А потом его окрутила эта белобрысая дылда, и я поняла, что он просто глуп… А ты по-прежнему силен, Эгги.
– Это уже не сила, Розита, это опыт и голые нервы. Скоро нервов не останется, и я буду слаб. Мы быстро изнашиваемся, увы. Будь проклят тот день, когда я вступил в Шестую Бригаду. Черт побери, она ведь называлась Миротворческой… Теперь она такая только по документам.
– Да, в народе ее зовут Истребительной. – Женщина невесело усмехнулась. – Народ не ошибается. И он за нас, не за вас. А ты, значит, начал сомневаться, Эгон? Все-таки установка защищать и служить ломается даже у таких твердолобых.
– Я защищал и служил почти двадцать лет, – мягко сказал Кнехт. – Не осуждай меня. Ты-то сбежала. Я не смог. И вот мы… По разные стороны решетки.
– Она нас всегда разделяла, Эгон. Только я не понимала этого по молодости. Я не создана для войны, мое дело – мир. Я несу людям тишину и покой, я учу их, как быть счастливыми. А ты всегда был охотником на людей. Нашел свое место в жизни… Значит, говоришь, бизнес есть бизнес? Хорошо, ты получишь миллион. Ландау заплатят тебе сегодня же. А ты забудешь, что меня видел. И сделаешь так, чтобы этот жалкий нюхач тоже все забыл. Я ему не верю, поэтому ты отвечаешь за него. А наша дочь наложит на тебя заклятие. Если ты расскажешь о нас с ней – умрешь. Попробуешь нейтрализовать нас – умрешь. Если это сделает Гейб – все равно умрешь ты. Потому что сделку мы заключим с тобой. Соглашайся, Эгон. Это хорошая сделка. Как раз для тебя, ведь ты прекрасно умеешь забывать.
– Наша дочь?.. – тупо переспросил Кнехт.
– Ты умеешь забывать, – повторила женщина.
Кнехт сидел на топчане и смотрел на девочку. Девочка смотрела на него. Еще секунду-другую они играли в гляделки, потом девочка засмеялась и спрятала лицо в мамину юбку.
– Она, случайно, не умеет гнуть ложки взглядом? – спросил Кнехт.
К конторе Ландау они ехали под эскортом полиции. Барро выглядел смущенным и пришибленным, Кнехт глазел по сторонам и казался абсолютно спокойным. Ландау-старший к ним не вышел, миллионный контракт оформлял Давид, уже не вальяжный, а напротив, испуганно-суетливый. Все формальности заняли несколько минут, и вот двое опять стояли на крыльце, с которого сошли пару часов назад.
Нормальный «охотник за премиальные», разбогатев всего лишь за день на пятьсот пятьдесят тысяч без единого выстрела, пустился бы в пляс. Но эти двое не выглядели особенно радостными.
– Нам бы по рюмочке, – жалобно протянул Барро.
– Давайте обратно в машину, – сухо ответил лейтенант. – Вы, сеньоры, отсюда прямо в аэропорт, и аста ла виста. Прямо скажу, возвращаться даже не думайте. Как говорят у вас в Европе – энд нэва кам бэк.
– Чисто из принципа, – сказал Барро. – Мне хотелось бы знать, где-нибудь в этом городе можно поесть французского лукового супа? Просто хотелось бы знать.
– Ты еще хотел очки, – напомнил Кнехт. – Свой любимый «Рэй-Бэн». Он его тут, лейтенант, какой-то бабе подарил. А какой, запамятовал.
– Это все? – поинтересовался лейтенант. – Или будут еще вопросы, сеньор Барро? Свободный, мать твою, художник…
– Только один. Последний. Я вам не показывал свой коронный удар в горло?
С этими словами Барро выбросил руку далеко в сторону и с размаху хлестнул лейтенанта напряженными пальцами по жирным складкам ниже подбородка.
Рука Барро проделала изрядный путь, но лейтенант все равно ничего не успел сделать, только чуть наклонил голову. Теперь, схватившись за горло, он медленно оседал на тротуар. Четверо полицейских провожали его взглядами, пока он не рухнул на колени, хрипя и задыхаясь.
– Сам удивляюсь, как это у меня выходит, – сказал Барро. – Но получается ведь!
– А теперь я ему покажу мой коронный удар в глаз! – пообещал Кнехт, занося ногу.
– Убьешь ведь!
– И то верно. Пусть себе так валяется. Ну, пока, ребята, не провожайте нас.
Патрульные, сгрудившиеся вокруг хрипящего лейтенанта, не ответили.
– Надрать бы им уши, – буркнул Кнехт. – Ведь еще утром мы записали их в покойники. А вот – живы, лоботрясы.
– Поехали. – Барро открыл дверь полицейского вэна. – Хотел угнать машину? Вот тебе машина. Садись, я поведу.
Несколько минут они крутились по тесным переулкам, заехали в арку и остановились посреди небольшого уютного дворика. Бампер машины уперся в тихо журчащий фонтан, стены вокруг были густо увиты плющом.
– Красота, – сказал Барро, вынимая из-под рубашки плоский маленький пистолет. – Нас не ждут с этой стороны, пройдем сквозь дом – и мы на месте. Ох, я сейчас оторвусь. Устал притворяться мальчиком для битья. Категорически не моя роль. Как мучительно было изображать беспомощное тело там, в участке! До сих пор тошнит. Пристрелю суку сумасшедшую за такое унижение.
– Нет, – отрезал Кнехт, доставая такой же пистолет и проверяя обойму. – Я убью суку. Ты бери ребенка.
– Как прикажешь, командир, – согласился Барро. – Голову даю на отсечение, это не твоя дочь. Кажется, она от Владимира. Ну, рано или поздно найдем Влада – тогда спросим.
– Знаю, что не моя, – сказал Кнехт. – Просто Роза окончательно сбрендила. Но на пару секунд ей удалось испугать меня. И она за это ответит. Работаем? На счет «три». Раз! Два! Три!
