оказалось, что все! Последний манипулятор собран и отлажен, осталось вернуть все агрегаты в корпус. Это заняло не больше двух часов. И только тут навалилась усталость.
— Вот и все, приятель, — объяснил я Кенту, прогнав базовый набор тестов. — А уж внешним видом займемся в другой раз.
Взглянул на часы. Ремонт занял тридцать пять часов. Бросил взгляд в угол, где угольками горели глаза Веды и, пошатываясь, побрел разыскивать спальню.
Утром в постели рядом со мной оказалась Веда. Похоже, это становится традицией — ложиться одному, а просыпаться в компании.
— «Что ты здесь делаешь»? — спросил я мысленно.
— Любой труд должен быть оплачен, — вслух ответила она. — Ты починил Кента. Я тоже не люблю жить в долг.
— «Шлюха», — подумал я.
— Кобель, — парировала она.
В телепатии есть свои плюсы. Наше соитие было яростным и очень удачным. Веда чувствовала меня и не допустила ни одной неверной ноты.
— Образцовая шлюха. Третий раз в жизни — тебе, должно быть, было больно.
— А тебе? — усмехнулась она. Я слизнул с губы капельку крови.
— Крокодил кусачий. Идем в душ, вампирша.
…Сухая, горькая пыль с электронных ТЭЗ-ов. Простая смазка, силиконовая смазка, сухая графитовая смазка. Замена изношенных деталей. Герметизирующая мастика, изолирующая мастика, токопроводящая антистатическая мастика. Окаменевшие пакеты шумоподавляющей мастики, сорваные шлицы винтов, сорваная резьба, срезанные шпонки. Ржавчина и кристаллы соли… Слишком влажный морской воздух.
Я методично привожу технохутор в порядок. Работа позволяет забыться. Не думать о всех тех гадостях, что натворил здесь. Не вспоминать свою пятнистую, обгорелую рожу.
Вахта. Проклятая и благословенная.
Все как на корабле. Только сутки на два часа длиннее. Только в жаркие ночи со мной Веда, а не Звездочка. Только вместо любви — схватки, в которых мы выплескиваем все, что накопилось за годы одиночества. А утром расходимся как чужие. Какое-то извращенное родство душ.
— Не беспокойся за Зверька, — говорит Веда. — Глупышка делает успехи. Выучила уже семнадцать слов. Если постоянно заниматься, выучит сотни полторы. Может, две.
По молчаливому согласию я отдал Зверька Веде. Я видел, как она занимается с голышкой. Терпеливо и упорно. Каждый день по несколько часов. И — семнадцать слов. Обучать нужно детей. Взрослый мозг потерял гибкость. Несерьезно…
— Несерьезно, — повторяю я вслух.
— О чем думаешь?
Хороший вопрос. Особенно — от телепата. Представляю портрет Шекспира. В рамке, и с датами на медной табличке. Веда фыркает.
— Самомнение у тебя. Выдумал — один против мира… Не-ет — один во всем мире! Одинокий ты мой!
— Разве нет?
— У тебя будет ребенок, — неожиданно сообщает Веда.
— О, черт!
— Мать — не я. Зверек. Геном плода абсолютно чистый. Не беспокойся, я присмотрю за малышом. За Зверька тоже не беспокойся. Все идет нормально. Когда заговорит малыш, мать потянется за ним и освоит еще одну-две сотни слов.
Этот мир засасывает меня как болото. Доверить воспитание сына надменной, циничной Веде? Заняться этим самому? Нужно мне это? Осеменитель, блин!
— Пока не поздно сделать аборт, — говорит Веда.
— Замолчи!
— Не Гамлет ты, а король Лир. Обгрыз свой ум с обеих сторон и ничего не оставил посредине.
— А обо мне ты думал, когда Кента чинил?
Лучше не отвечать. Даже мысленно. «Не думайте о белой обезьяне».
Мостовой кран, тяжелые защитные кожухи спин-генератора, кабели от генератора вертолета к распределительному щиту, горькая пыль с ТЭЗ-ов, черное отработанное машинное масло, расколотые обоймы подшипников, срезанные винты, сорванная резьба, ТЭЗы, зеленый экран многолучевого осциллографа, запах канифоли… Вахта. Это просто вахта. Можно не думать. Можно до самого вечера не думать. Восемнадцать часов в сутки заниматься видимостью большого, полезного дела. Потом ночью от усталости и раздражения погружаться в свинство, от которого днем бежать в работу. Вахта…
Месяц-полтора на хутор. Десять хуторов в год. 80 лет на 800 хуторов. Я даже по разу не успею обойти все. Это не работа, это игра в работу. Будь нас десять… Цикл профилактики раз в восемь лет — это было бы реально. Корабль мы оставляли без присмотра на десять лет…
— Игнат, — Веда прячет глаза, — Фиеста хочет с тобой поговорить.
— Срочно?
— Да, срочно.
Обвожу взглядом разобранный на части насос.
— Я соберу. Я смогу его собрать. Иди, Фиеста ждет.
— Не вздумай что-нибудь трогать. Руки оборву.
Пока иду к терминалу связи, обдумываю свежесмороженную глупость. Мунту — руки оборвать. Уродство примелькалось до такой степени, что стало незаметно. Вид голого тела до сих пор бьет по глазам сильнее, чем плечи без рук.
— Игнат, у тебя вертолет в порядке? — вместо приветствия спрашивает Фиеста.
— Что случилось?
— Лиана третий день не выходит на связь.
— А она рада будет меня видеть?
Фиеста произносит такое, что не каждый день слетает с женских губ.
— Через два часа вылетаю. Через шесть часов буду на месте. Конец связи, — сообщаю я и гашу экран. Кусая губы иду в свою каюту. Блин! Здесь не каюты. Это наша с Ведой спальня. Вахта кончилась, аварийный скачок. «Все в рубку, Волна за бортом!» — закричал бы страшным голосом Бонус. Какую глупость еще могла выкинуть Лиана? Спалить передатчик? Сжечь спин-генератор? Заблудиться в горах.
Надо взять Тоби. Если Лиана на самом деле заблудилась, без него никак. Вопрос — где он? Неважно. Если подниму машину на шесть-шесть с половиной тысяч метров, запеленгую его рацию в любом варианте. А подниму? На четыре пятьсот подниму. Пустую и на пять с половиной подниму. С разгона еще сотни две-три добавлю. Мне же только пеленг взять. Найду, никуда не денется.
Торопливо готовлю вертолет к полету. Запрыгиваю в кабину, ладонью, в три удара врубаю десяток тумблеров над лобовым стеклом, прогоняю предполетные тесты. Барахлит система ориентации по звездам. К черту! Обойдусь.
Запускаю винт. И тут замечаю, что рядом с кабиной стоит Веда. Распахиваю дверцу.
— Хочешь лететь? — Отрицательно мотает головой.
— Игнат, хоть ты и самая крупная скотина из всех известных мне, но… Возвращайся. Здесь твой дом.
— Вернусь. Не трогай без меня насос.
Поднимаю машину все выше и выше и перекатываю на языке эту фразу. «Возвращайся. Здесь твой дом». А утром была другая: «А обо мне ты думал, когда Кента чинил?!». «Возвращайся. Здесь твой дом». Глупости. Мой дом там, где Звездочка. Могила — мой дом. Все остальное — конура, нора. Лачуга, ночь переспать.
Тело давно остыло.
— Когда она умерла? — спрашиваю у Крабика.
