— Может, еще орлиные перья в волосы воткнуть?
— Перестань! Почему ты всегда ходишь в джинсах? Твои ноги надо показывать — они такие стройные.
— Они худые, как у цыпленка.
— Они именно такие, как надо! Узкие бедра — ух, как я тебе завидую! Взгляни на мои. Согласна, сейчас они пикантные, но, если я когда-нибудь решусь родить — что весьма сомнительно, — меня так раздует, что я не пролезу ни в одну дверь. У меня перед глазами пример моей мамочки. Знаешь, сколько она весит? И потом, я очень люблю сладкое и очень не люблю себя ограничивать… Посмотри на любую фотомодель, у них вообще нет бедер. Примерно как у тебя.
— Эти вешалки начисто лишены всякой женственности — какие-то киборги на ходулях. А уж я на фотомодель никак не тяну.
— Сколько можно повторять: ты очень оригинальна, Джесси, и зря ленишься это подчеркивать. По мне, так тебе грех не носить крупные украшения из бисера, дерева и кожи.
— Ничего я не должна подчеркивать. Я должна быть бесцветной и незаметной, чтобы не бередить самолюбие ребят, с которыми работаю.
— Не получится. Посмотри в зеркало! Зачем ты все время себя принижаешь? Разве ты обделена мужским вниманием?
— Мужчинам нравится только заурядность.
— Не скромничай, бесцветная и незаметная Джесси! Кстати, верные ли слухи до меня дошли? Вроде бы на тебя положил глаз сам Патрик Леспер?
Джессика на секунду остановилась.
— Надо же… Об этом уже заговорили?
— Так это правда?
— Ерунда. Он поет мне цветистые дифирамбы — тем и ограничивается.
— Ну и отлично! Вот тебе замечательная возможность переключиться. Это знак судьбы. Не теряйся, Дорогая, действуй!
— Он не в моем вкусе.
— А я и не предлагаю тебе выйти за него замуж и завести десяток детей. Просто развейся. Не привередничай, он очень привлекателен, и у него такой приятный баритон…
— Да уж, я наслушалась. Только, Кайли, не надо пока сообщать об этом твоей двоюродной сестре.
— Ладно… Между прочим, она звонила на днях. Тебе интересно, что она рассказала?
Джессика замялась. Ей было очень интересно, и она панически боялась услышать что-нибудь плохое. Наконец она неуверенно кивнула.
— Собственно говоря, этим новостям уже сто лет. Все началось с того, что один из близнецов Эдваля подцепил какую-то инфекцию, и его женушка со своим выводком срочно отбыла в неизвестном направлении. Стоило парню освободиться, как он тотчас стал проявлять интерес к Вирджинии. Девчонка растерялась: то ли броситься в объятия бывшего любовника — безо всякой перспективы на будущее, — то ли продолжать окучивать Тома — уже безо всякого энтузиазма.
— Чего же теряться? Надо было прибирать к рукам обоих. Думаю, у этой сучки хватило бы пороху на целый батальон.
— Не надо сгущать краски. Она, конечно, прожженная штучка, но не такое уж бесценное сокровище, чтобы за ней исступленно гонялись сразу двое не самых последних мужчин. До Клеопатры ей не дотянуться. Но самое интересное не это, Джесси. Отношения с твоим Томом…
— Он уже не мой.
…у нее стали стремительно портиться, а потом произошла неприятная сцена. К сожалению, свидетелей было мало, и сестра могла пересказать ее только с чужих слов. Вирджиния нахамила какой-то молоденькой гримерше, а Том в резких тонах велел ей разговаривать повежливее и сам — сам! — извинился за ее грубость перед безответной девочкой. Народ был в отпаде. Чуешь, откуда ветер дует? После этого они совсем охладели друг к другу, а вскоре Вирджиния вообще уехала — все сцены с ней отсняли.
— Погоди… Так ее там уже нет?
— Да. Уже недели две.
Значит, размышляла Джессика, примеряя хорошенькую, до неприличия короткую юбку, Том уже две недели как свободен, но даже не подумал ей позвонить, объясниться, попросить прощения. Если не считать того ночного звонка, но… Это мог быть и не Том. Конечно, извиняться за чужое хамство легче, чем за свое собственное. А может, он не ограничился словами и до сих пор утешает эту безответную обиженную девочку-гримершу? Если она не одноглазая, хромая и горбатая, то почему бы и нет? Что время зря терять? Вот мерзавец! Какой же мерзавец… Последовал вывод: купить юбочку, ботинки, наложить легкий макияж и держаться поласковее с медоточивым Патриком. В конце концов, он ничем не хуже других.
Лето наступило бесславно: погода стояла отвратительная, все время моросили заунывные, почти сентябрьские дожди, настоящего тепла не было и в помине. Джессика выходила на улицу только в осеннем полупальто с капюшоном и никак не могла поверить, что первые дни июня уже миновали. На пятое число были намечены довольно сложные съемки поединка черного колдуна и его вечной соперницы-ведьмы, ведущих борьбу за обладание волшебным золотым браслетом. Собственно, большую часть их баталии с полетами по воздуху, пируэтами на полу, подбрасыванием и последующей ловлей магических артефактов создадут компьютерным путем, но, поскольку лица и тела героев претерпевали значительные изменения (вследствие попадания в них различных предметов и заклятий), Джессике предстояло много работы.
Теперь Патрик уже не дергался в конвульсиях и не сжимался, когда она прикасалась к его векам. Однако сегодня линзы следовало менять несколько раз: черные глаза колдуна должны были постепенно приобретать багровый оттенок, а белки — покрываться сетью кровавых жилок. Он воспринял эту информацию с видом мученика, идущего на костер, и Джессике стало его жалко. Обычно она работала молча, но сейчас решила немного развлечь Патрика маленькой познавательной лекцией:
— Знаете, Патрик, я на днях пролистала целую пачку дурацких детективов — перед тем, как выбросить их в мусорное ведро. И в каждом мне раз по десять встретились фразы, «его глаза блеснули торжеством, яростью, ненавистью, коварством»… Как я поняла, конкуренцию этому выражению составляет только «Она мертвенно побледнела». Но в жизни не увидишь, чтобы глаза загорались и гасли, как светофор, согласитесь? — Джессика на секунду запнулась, вспомнив вечно сияющие глаза Тома (господи, когда же она их забудет?!). Пожалуй, ее малыш был тем самым исключением, которое только подтверждает правила. — Эти новые линзы — просто спасение. Они без всяких дополнительных затрат — в том числе эмоциональных — и без всякой компьютерной дорисовки создают отличный эффект мерцающих глаз… или наполненных слезами. Вот скажите, Патрик, вам случалось встречать красивых девушек, у которых глаза искрились и переливались, как елочные шарики?
— Вообще-то… Да, пару раз.
— И вы, конечно, восхитились?
— Ну…
Так вот, голову даю на отсечение, дело было в таких же цветных линзах, очень своеобразно преломляющих свет. А если еще луч направить под определенным углом… Готовьтесь: через несколько минут ваши глаза сами собой засверкают и блеском торжества, и блеском злобы — уж как подсветят. Я веду к тому, что ваши мучения окупятся. Сегодня наверняка отснимут кучу кадров, которые пойдут на постеры и рекламные фото. Единственный недостаток: не исключено, что вами будут пугать озорных детей.
Патрик улыбнулся, вытянул руку из-под накидки и осторожно взял Джессику за запястье.
— Ты удивительная девушка. Просто удивительная. — Он начал перебирать ее пальцы. — У тебя редкостная способность успокаивать, повышать настроение. Порой мне кажется, я приезжаю на съемки, только чтобы послушать твой негромкий умиротворяющий голосок, посмотреть на тебя…
«А гонорар не в счет?» — скептически подумала Джессика. Она позволила ему еще немного поиграть ее пальцами и ненавязчиво их высвободила.
— Это очень приятно слышать, но я еще не закончила с вашим лицом. И спрячьте руку — мы можем ненароком испортить костюм.
Патрик продолжал улыбаться, но чертовы линзы не позволяли Джессике понять истинное выражение
