что, если я перепишу их наоборот? И посмотрите, что у меня вышло: 'Сжальтесь, я невинна, отдайте мне нашего ребенка'.
Все переглянулись.
— Я стал гадать, — продолжал Маскарр, — как выяснить авторов этой записки. Для начала я навел справки, где куплены эти бумаги? В какой части Парижа, на какой улице и так далее… Через несколько дней мне донесли, что эта партия куплена близ Вандомской площади, но номера дома мы так и не смогли узнать.
Я потерял покой. И вот, в очередной раз просматривая бумаги, я обнаружил на уголке едва заметные глазу следы герба. Я отправился к специалистам, и они определили, что это герб герцогов Шандос. Через полгода я знал, что письмо было написано самой герцогиней. Знал, когда она это писала и при каких обстоятельствах. И только одного я не знал до вчерашнего вечера…
— Значит, Каролина Шимель наконец заговорила? — воскликнул Ортебиз.
— Да, ее подвела страсть к вину. Она выболтала тайну, которую хранила двадцать три года.
Маскаро достал толстую тетрадь.
— В этой тетради содержится вся суть нашего дела. Прочитав ее, вы поймете, что связывает герцога и герцогиню де Шандос и Диану Совенбург, ныне графиню Мюсидан.
Он передал тетрадь Полю.
— Садитесь и читайте. А мы будем слушать. Читайте внимательно. Тут история старейших фамилий Франции. И учитесь осторожности. Ибо в жизни нет такой мелочи, которая не могла бы погубить кого угодно.
Дрожащей рукой Поль открыл тетрадь и не без волнения приступил к чтению.
На заглавном листе было написано:
ЧАСТЬ 2
ТАЙНА ГЕРЦОГОВ ШАНДОСОВ.
После падения наполеоновской Империи герцог Цезарь де Шандос вернулся из эмиграции во Францию и обнаружил, что почти разорен, как и вся старинная родовая аристократия.
Зато по всей стране росла, как на дрожжах, аристократия денежного мешка. Она была лишена благородства, не имела ни малейшего понятия о рыцарской чести, но опиралась на непобедимую мощь золота.
Цезарь понял, что только деньги помогут восстановить прежнее величие рода. Для этого, решил он, два-три поколения де Шандосов должны принести себя в жертву потомкам: жить по-крестьянски и экономить на всем, кроме самого необходимого. Герцог подсчитал, что таким путем он сможет утроить остатки состояния предков, и что через сто лет его правнук станет богаче короля Франции.
Все в жизни герцога было подчинено этой цели.
Он ходил всегда в грубой мужицкой одежде, брился у цирюльника два раза в неделю и жертвовал по воскресеньям в церкви пятифранковую монету. Других расходов у него не было.
Де Шандос поступился даже своим сердцем: женился на немолодой и очень некрасивой женщине, заработав на этом пятьсот тысяч франков приданого. Он отказывал жене во всем, вплоть до платья. Они никогда не пригашали гостей и сами никого не навещали: герцог не хотел тратить деньги. Он много лет терзал ее душу грубостью своего характера и, наконец, свел жену в могилу после того, как она родила наследника.
Мальчика назвали при крещении Людовиком-Норбертом.
Судьба его была предрешена: он должен, как и отец, принести себя в жертву будущему.
Для этого его надо было воспитать по-крестьянски. Герцог растил сына без нянек. Летом мальчик бегал босиком, зимой — в деревянных сабо. С десяти лет он пас коров, когда же подрос и окреп, стал помогать отцу, который пахал и косил наравне со своими работниками.
Читать и писать мальчика бесплатно научил священник.
Со временем Норберт превратися в скромного, работящего и послушного юношу. Он не имел четкого понятия о своем высоком происхождении: крестьяне, боясь герцога, держали язык за зубами.
Развлечения у него были редкие и однообразные. Каждое воскресенье он шел с отцом в церковь и слушал обедню. Потом глядел с паперти на юных прихожанок. Девушки посматривали на полудикого молодого красавца с интересом, но он был так наивен, что не замечал этого. Затем он шел с герцогом в замок Шандос и там благоговейно съедал над чистой скатертью принесенную с собой просфору.
Вот и все.
После этого оставалось только ждать следующего воскресенья.
Так протекала его жизнь до тех пор, пока отец однажды не взял Норберта с собой в Пуату. Задолго до восхода солнца они выехали в крестьянской телеге.
Норберт был счастлив: он давно мечтал побывать в Пуату, в этом 'прелестном городке', как поется в старой гугенотской песенке, которую он слышал от крестьян.
На самом же деле городишко не представлял собой ничего особенного и был известен только тем, что в нем находилась юридическая академия. Мостовая там отвратительная, улицы узкие, дома мрачные. Но юноше, не видевшему ничего, кроме зубчатых стен отцовского замка, все казалось блестящим и великолепным.
Норберт глазел по сторонам, стараясь ничего не упустить, и даже не заметил, как герцог остановил лошадь перед домом с вывеской нотариуса. Окрик отца словно пробудил его от волшебного сна. Герцог велел сыну подождать и вошел в дом.
Норберт от нечего делать стал рассматривать прохожих.
Вдруг один из них ударил его по плечу.
— Что, старых друзей не узнаешь?
Это был Монлуи, сын одного из крестьян герцога.
Уже лет пять, как он исчез из Шандоса.
Теперь он учился в юридической академии и щеголял в мундире со сверкающими пуговицами.
Пока один из знатнейших господ Франции превращал сына в мужика, один из его крестьян старался сделать своего сына господином.
— Что ты тут делаешь? — небрежным тоном поинтересовался Монлуи.
— Жду отца, — буркнул Норберт, впервые в жизни шокированный убожеством собственного костюма.
— Я тоже. Но это не помешает нам с тобой выпить кофе?
Не дожидаясь согласия Норберта, Монлуи потащил его через дорогу в гостиницу.
— Я предложил бы тебе партию в бильярд, — продолжал студент, прихлебывая из чашечки горький напиток, — но это стоит денег, а твой отец так скуп, что вряд ли у тебя найдется хоть одна монета.
Норберт никогда не держал денег в руках и не совсем понимал, о чем идет речь, но иронические нотки в голосе бывшего компаньона по детским шалостям заставили его покраснеть от стыда.
— А мне отец не отказывает в деньгах, хоть я и сам могу на себя заработать. Когда же я получу степень бакалавра, виконт де Мюсидан возьмет меня на должность секретаря, и я поеду с ним в Париж. А ты что будешь делать?
— Не знаю…
— Так я тебе скажу. Всю жизнь будешь пахать землю, как отец. А ведь ты — самый богатый человек в округе и едва ли не самый знатный аристократ Франции… Я — всего лишь сын крестьянина, но насколько я счастливее тебя!
… Когда герцог вышел от нотариуса, Норберт сидел на прежнем месте. Они весьма скромно пообедали
