— Что вам угодно, господин маркиз? — бесстрастным деловым тоном осведомился адвокат, открывая дверь.
Юноша опешил.
Идя сюда, он представлял себе этот разговор как продолжение предыдущего, в той же атмосфере гостеприимства и откровенности. Хозяин же с порога окатил его холодным душем официальности.
Норберт так смутился, что хотел тут же уйти.
Но в тот же миг адвокат, угадав его намерение, тем же тоном добавил:
— Я к вашим услугам, господин маркиз.
И юноше пришлось заговорить.
— Мне необходимо с вами посоветоваться, месье Доман. Я еще слишком неопытен и нуждаюсь в помощи.
— Прошу вас пожаловать в мой кабинет. Все, что только в моих силах, я готов сделать для вас, господин маркиз.
Тот, кто один раз перешагнул границу благоразумия, уже не может остановиться и идет все дальше и дальше по пути, ведущему в пропасть. Норберт вошел.
— После нашей встречи я все время думал о том, что услышал от вас, — сказал он.
Старый мошенник изобразил на лице величайшее изумление:
— О, ваша светлость, неужели вы до сих пор помните весь тот вздор, который мы с вами наговорили под действием вина? Стоит ли об этом вспоминать?
— Что?!
— Мало ли что можно наболтать за бутылкой. Не придавайте значения словам, господин маркиз: от слова до дела — огромное расстояние.
Норберт побледнел, ударил прикладом об пол и закричал:
— Да вы что, смеялись надо мной, когда предлагали всякие способы моего освобождения?
Казалось, еще мгновение — и он ударит адвоката.
Собака зарычала.
— Или вы приняли меня за младенца, который рад послушать пустые разговоры?
— Ваша светлость…
— Если вы действительно надо мной подшутили, то вы за это поплатитесь! — кричал Норберт, надвигаясь на адвоката.
— Боже мой! — вдруг завопил Доман, молитвенно поднимая взор и протягивая руки к небу, которое изображал собой заплеванный потолок. — Как вы могли обо мне так подумать? Разве можно подозревать меня в такой низости? Вы же видите, господин маркиз, с каким уважением я всегда отношусь к вам!
— Тогда объясните, как мне вас понимать!
— Видите ли, ваша светлость, я должен признать, что в какой-то мере вы угадали. Поэтому вы вправе сердиться на меня…
— А!
— … и я прошу у вас за это прощения. Но главная причина не в этом.
— А в чем же?
— Я поразмыслил и одумался.
— Тогда другое дело. Признайтесь, что вы просто струсили!
— Господин маркиз, я человек маленький. Если я начну помогать вам против герцога де Шандоса, то наживу себе страшного врага. Ему ничего не стоит раздавить меня одним пальцем. Ведь я не обладаю ни знатностью, ни миллионами, как ваш отец…
— И что же вам грозит?
— Герцог может, например, обратиться к королевскому прокурору. После этого ко мне приедут незваные гости из полиции и пригласят отдохнуть несколько лет в их пансионе, да так убедительно, что мне трудно будет им отказать.
Норберт ничего не понял.
— А при чем тут полиция? — наивно спросил он.
— То, чего вы от меня хотите, предусмотрено законом, статья триста пятьдесят четвертая. Стоит только герцогу захотеть — и я надолго окажусь в тюрьме.
— А откуда отец узнает, что я обратился к вам?
Доман промолчал, многозначительно поглядывая на юношу.
Норберт топнул ногой и закричал:
— Как отец узнает, что я обратился к вам? Я вас спрашиваю!
Собака громко залаяла.
— Вот так и узнает, — спокойно ответил адвокат. — Вы сами кричите об этом на весь Беврон.
— Простите меня, месье Доман, — Норберт перешел почти на шепот. — Но все же объясните, в чем дело.
— Как бы вам это помягче сказать, господин маркиз… Я опасаюсь вашей несамостоятельности.
— О чем это вы?
— Разумеется, каждый сын должен бояться своих родителей. Но мне иногда кажется, что у вас сыновняя почтительность развита чрезмерно.
— Вы только что говорили, что не считаете меня младенцем! Неужели же я такой простак, что пойду к отцу каяться?
— Нет. Этого я не боюсь. Но если у него возникнут подозрения, герцог устроит вам допрос. И тогда…
— Что тогда?
— Вы же сами мне признавались, что не можете ничего скрыть от отца, когда он смотрит вам прямо в глаза.
Теперь Норберт понял. Ему стало стыдно, что его — и не без основания — не считают мужчиной.
— Послушайте, Доман, — сказал он. — Пусть я дикарь, но я не доносчик. Если я даю слово сохранить тайну, то ее у меня не вырвут и под пытками. Не забывайте, что во мне тоже течет кровь де Шандосов!
— Ну, если вы даете мне слово…
— Даю вам честное слово дворянина, что ни одна душа в мире не узнает о вашей помощи мне!
Адвокат сразу же отбросил всякую официальность.
— Надеюсь, вы не подумали при виде моих колебаний, что я хочу обмануть вас? Бог свидетель, что с моей стороны это — простая осторожность.
— Что мне делать? — спросил Норберт.
— Никто не даст вам лучшего совета, чем я, ваша светлость. Я хорошо разбираюсь в законах. Вот оно, мое Евангелие!
Адвокат торжественно взял со стола толстую книгу.
— Здесь мы можем узнать, что говорит закон по любому вопросу.
— У меня только один вопрос: с чего начать?
— Увы, господин маркиз! Полагаю, что ни с чего.
— Вы опять издеваетесь надо мной?
— Ни в коей мере, ваша светлость. Просто я считаю, что выгоднее всего — дождаться вашего совершеннолетия.
Норберт подпрыгнул в кресле.
— Я уже говорил, что не могу ждать! Иначе я не сидел бы сейчас в вашем кабинете, — резко сказал он.
— Но так действительно будет лучше для нас. Что вам стоит подождать? Ведь осталось недолго…
Громовой удар кулаком по столу заставил Домана умолкнуть. Юноша вскочил:
— Если это — все, что вы можете мне посоветовать, то я напрасно потратил время, — бешено прокричал он и кинулся к двери.
Собака, рыча на адвоката, побежала за хозяином.
Доман был доволен: все шло как по маслу.
— Ваша светлость, можно поискать и другие возможности.
