сокрытию золотых и валютных запасов рейха, а также изготовлением фальшивых купюр и фальшивых документов для нацистских бонз, которым, как они рассчитывали, удастся покинуть агонизирующий рейх перед самым его падением. Речь шла о создании материальной базы для возрождения новой Германии, которая должна была подняться на обломках рейха и снова стать сильной и уважаемой в мире. В этом процессе были заинтересованы все ведущие промышленники и банкиры рейха. Собственно, они под руководством Шелленберга и составили этот секретный план, зафиксированный тайным Страсбургским соглашением.
Начав серьезно заниматься этими вопросами еще в конце 1940 года, Алик Науйокс довольно быстро стал выпускать для нужд секретной службы фальшивые фунты, банкноты и золотые рубли. Два года он потратил на то, чтобы подделать так называемую восковку, необходимую для изготовления английских фунтов, и выявить сто шестьдесят опознавательных знаков. На его отдел работали лучшие граверы Германии; профессора математики, установившие с помощью формул систему нумерации английских банкнот.
Два бумажных завода на Рейне и в Судетах занимались исключительно производством фальшивых купюр. Эти фальшивые денежные знаки изготавливались настолько тщательно, что ни один даже самый внимательный кассир не мог обнаружить подделки, а Швейцарский банк безотказно принимал их и менял на твердую валюту.
В конце 1941 года из значительной суммы пяти- и десятифунтовых банковских билетов Английский банк изъял только 10 процентов, подтвердив, что остальные являются настоящими. Все эти средства предназначались для дестабилизации экономики Англии в последние месяцы войны и после.
Вообще, Науйокс отличался во всякого рода подделках. У него открылся своеобразный талант. Он создал также специальную группу, занимавшуюся изготовлением поддельных документов, печатей, паспортов. Как-то в 43 году он преподнес Шелленбергу подарок ко дню рождения: американский паспорт на его имя, в котором имелись отметки портовых властей, отпечатки пальцев и фотография.
Подделку не смог бы обнаружить самый опытный пограничник. Это был первый паспорт, изготовленный в лаборатории Науйокса. Он также обладал удивительной способностью подделывать любой почерк, причем для этого требовалось всего несколько минут. Однажды Алик вручил фельдмаршалу Кейтелю доклад, написанный почерком фон Паулюса, вполне серьезно заявив, что он только что получен из Москвы, где находился в плену главнокомандующий шестой армией, разгромленной под Сталинградом, и с удовольствием наблюдал замешательство штабистов. Только очень опытный психолог, конечно им оказалась Маренн, изучив с помощью графолога настоящий почерк Паулюса, разоблачила «шуточку» Науйокса.
В связи с сужением границ рейха вся основная деятельность по выполнению операции «Бернгардт», —. свое название эта операция по изготовлению фальшивых денег и документов получила по имени одного из сотрудников Науйокса, штурмбаннфюрера СС Бернгардта Крюгера, непосредственно ответственного за техническое решение вопроса, — сосредоточилась на территории лагеря Заксенхаузен.
Скорцени организовал недалеко от Заксенхаузена, в замке Фриденталь, свой тренировочный центр для подготовки диверсантов и разведчиков. Он был главой этой разведывательной школы, а заодно распоряжался специалистами, выбираемыми из числа «курсантов» школы, которые занимались изготовлением фальшивой валюты в лабораториях: граверами, художниками, наборщиками.
В школе же готовили и тех, кто потом на черных рынках Европы скупал за фальшивые купюры твердую валюту, золото, брильянты, открывал анонимные вклады в банках, осуществлял контрабандную покупку оружия в странах, где процветало движение Сопротивления, — это же оружие использовалось потом в операциях против партизан.
Все скупленные ценности подвергались скрупулезному учету и проверке и в строжайшей секретности переправлялись за рубеж, на подводных лодках адмирала Денница, к Южной Америке — для нужд будущей Германии.
И вдруг — вызов к фюреру и срочный приказ: во что бы то ни стало отстоять город Шведт и задержать русских на Одере. Скорцени назначался комендантом города и командующим дивизией СС, составлявшей ядро его гарнизона. В это же время бригадефюрер Шелленберг направил Науйокса в Дрезден для эвакуации находившихся в Дрезденской галерее произведении искусства.
По дороге в Шведт Скорцени думал о Маренн. В последнее время они виделись редко—не было времени.
— Ты должна знать, что я люблю тебя, — сказал он ей, когда узнав, что он уезжает на фронт, она примчалась из клиники Шарите на своей маленькой «альфа-ромео», рискуя собой, под бомбежкой, чтобы проводить его.
— Я знаю, — ответила она необычайно искренне. Пожалуй, впервые за все годы она действительно говорила с ним от сердца, ничего не скрывая. — Никто и никогда не любил меня так, как ты. Ни один из тех, кого я знала до тебя, не смог бы сделать для меня большего — не на словах, а на деле — вытащить из самого ада. Ты любил меня не ради себя, не ради собственного удовольствия, а ради меня самой и моих детей. Я была плохой подругой, — она потупила взгляд.
— Неправда, — он поднял ее лицо и, глядя в ее усталые, покрасневшие от бессонных ночей у операционного стола глаза, произнес: — Ты заставила меня понять, что значит по-настоящему любить женщину, — и крепко поцеловал ее в губы.
Она перекрестила его, как сына когда-то, католическим крестом слева направо и прошептала: — Храни тебя Бог…
Одер у города Шведта полноводен и напорист, словно торопится донести себя к Балтике. Когда Скорцени прибыл в Шведт, положение города было критическим. Обескровленный гарнизон держался из последних сил.
Чтобы сохранить немногочисленных оставшихся в живых защитников крепости, а также мирных жителей, ринувшихся вон из города в предчувствии его сдачи, Скорцени вынужден был пойти на жестокий, но необходимый шаг.
Приказав организовать немедленную эвакуацию гарнизона и населения города, он затем хладнокровно распорядился открыть шлюзы приодерских каналов и затопить все пространство перед наступавшими советскими войсками. Холодные потоки одерского шквала обрушились на город. Конечно, спасти всех не удалось. Но это была единственная возможность на некоторое время задержать наступление Жукова и дать возможность основным войскам закрепиться на новых позициях.
Почти последними из затопленного города выбрались сам оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени и его адъютант штурмбаннфюрер СС Фридрих Раух. Вернувшись в Берлин, Отто Скорцени узнал, что ему присвоено звание штандартенфюрера СС.
Русские танки форсировали Одер — но только в последний день января, не раньше. А через три дня Берлин подвергся самому сильному налету за всю войну. Почти тысяча американских бомбардировщиков сравняла с землей центральную часть города.
Алику совсем не хотелось уезжать из Берлина. Он беспокоился об Ирме, боялся оставлять ее одну. Она плохо ориентировалась в создавшейся обстановке, пугалась, никогда не успевала вовремя спуститься в бомбоубежище. Несколько раз он предлагал ей вывезти ее из города. Но перспектива оказаться где-то в другой местности, тем более в другой стране, одной, пугала Ирму еще больше, чем возможная осада Берлина советскими войсками. Здесь она по крайней мере хоть кого-то знала. А там? А если Алику не удастся выбраться к ней?
Если он погибнет здесь, а она будет далеко?… Нет, только не это. Она была согласна выезжать куда угодно, но только вместе с ним.
А такого Науйокс, конечно, не мог себе позволить. Его долг — сражаться до последнего на улицах города, если придется. Но что делать с женой? Конечно, прежде она никуда без него не выезжала и вообще, можно сказать, не была приспособлена к жизни без него, тем более с ее слабым здоровьем. Его скудного пайка едва хватало на двоих, большая часть его доставалась Ирме — население Берлина голодало. Не хватало питьевой воды, не было электричества.
Подумав, Алик предложил Ирме переехать в офицерский бункер, где находились жены других сотрудников их Управления, которым не удалось еще выехать из Берлина. Но и на это предложение Ирма
