Не скучать было тяжело – некоторое время я смотрел в окно, но рев толпы скоро надоел и что там, собственно, происходит, видно не было. Затылок водителя тоже был невыносимо скучен, а попросить включить музыку я не догадался.
От нечего делать я порылся в карманах и достал бумажку с невыученной ролью.
«Ну и что там, интересно, такое, – подумал я,- из-за чего можно набросить на человека удавку?»
Вот что было напечатано на листке:
«АЛИЛЬХАНОВ: Основополагающий принцип моей предвыборной программы – доверие. Доверие, в первую очередь, избирателя к власти. Ведь, посудите сами, если избиратель априори не доверяет власти, какой резон ему идти на избирательный участок? При Кизлякове доверие к власти рухнуло ниже, простите, плинтуса, а при таких господах, как Антушкин, институт власти и вовсе, не сомневаюсь, прикажет долго жить.
Каким же образом поддерживается это самое доверие? В первую очередь, власть не имеет права игнорировать проблемы населения и должна жадно прислушиваться ко всем социальным веяниям, что наблюдаются в обществе. Гарун – аль – Рашид, например, переодевшись дервишем, странствовал по улицам Багдада. Я, в свою очередь, за эту неделю посетил Калужский нефтедобывающий завод и Чукотское бахчеводство. Пообщался с простыми людьми, попробовал, так сказать, каши из общего котла. А где в это время был мой конкурент?
АНТУШКИН (т. е. – ты): Моя платформа – честность, открытость и справедливость.
АЛИЛЬХАНОВ: Это сплошная фикция, подмена понятий. Он просто вводит избирателя в заблуждение.
АНТУШКИН: Любезный Андрей Даниилыч - вор и жулик, на его счетах в Швейцарии двести миллионов долларов.
АЛИЛЬХАНОВ: А вы считали?
АНТУШКИН: А, позвольте вас спросить, сколько вам заплатили американцы?
АЛИЛЬХАНОВ: Покажи руку, гад!».
Я скомкал бумажку и выкинул в приоткрытое окно – трудно что-либо понять в проклятом электорате!
-Прекрасно,- Олег Власыч восхищенным взором окинул рокочущее людское море,- Несмотря на понедельник…Откровенно сказать, я сомневался.
-Вы недооцениваете любовь народа к халяве,- весело сказал Семен Никитич.
-Да, но прошло больше ста лет,- бормотал Олег Власыч, но партнер уже не слышал.
Семен Никитич резво подошел к длинным грузовикам, выстроившимся прямо на плацу и отгороженным от народа колючей проволокой. Над проволокой возвышались сооружения, напоминающие поставленные на длинные сваи эшафоты.
У грузовиков сновали рабочие, перетаскивая ящики и кули. Семен Никитич быстро отыскал глазами бригадира - потного толстяка в желтой майке. Грудь и руки заросли рыжеватым мехом и вообще он напоминал орангутанга.
-Эй! – окликнул Семен Никитич.
Бригадир подскочил, искательно улыбаясь.
-Покажи подарки,- приказал Семен Никитич.
Толстяк тут же предъявил прозрачный пакет с разноцветным содержимым. Семен Никитич пошарил в нем и выудил пачку презервативов.
-Надеюсь, самые худшие?
-Да, китайские, дерьмо из дерьма,- заверил бригадир,- Почти в девяноста случаях – импотенция.
Семен Никитич брезгливо откинул презервативы на траву и достал из пакета кусок копченой колбасы.
-Собаки отказались,- весело вещал толстяк, почесывая грудь могучей пятерней,- Почти верняк - отравление и впоследствии облысение…
-Прекрасно,- удовлетворился Семен Никитич и достал из пакета пластмассовую чашку с изображением Алильханова.
-Если налить горячее – тут же расплавится,- докладывал бригадир,- если холодное – взорвется, если теплое – отравление.
-Замечательные подарки,- искренне восхитился Семен Никитич, вытирая руки бумажным полотенцем, смоченным в уксусе.- Ну-с, начнем, пожалуй.
Семен Никитич взбежал на эшафот. Из толпы доносились вопли давимых, некоторые сердобольные граждане через головы передавали потерявших сознание детей, а несердобольные лезли по головам к выходу. Между живыми стояли, тараща глаза, мертвецы, толпа шарахалась от них и давка только увеличивалась.
Но были еще и такие – покрепче, понапористей, которые кричали:
- Подарки! Давай подарки!
Для них, радостно улыбнувшись, Семен Никитич и повел свою речь:
-Дорогие сограждане! Для вас Андрей Даниилович Алильханов заготовил превосходные гостинцы – голосуйте же за него!
Семен Никитич и не думал употреблять такое домашнее слово – «гостинцы», как- то вышло само собой. Улыбаясь, он скоро спустился с эшафота и дал знак рабочим. В толпу полетели кульки с презервативами, колбасой и кружками. Народ подался вперед, задние надавили, передние просели…
-Поздравляю, Сергей Леопольдович,- весело сказал Семен Никитич, впрыгивая в машину,- Похоже, мы на финишной прямой.
-Да, пожалуй,- раздумчиво вторил Олег Власыч,- Есть, конечно, некоторые перегибы…
-Какие такие перегибы? – прищурился Семен Никитич.
-Нет, никаких, я пошутил,- поспешил ответить Олег Власыч,- Но необходимо следить за рейтингом. Рейтинг сейчас решает все!
-Вот вы и следите, это ваша работа.
Я уже спал и ничего не слышал. Мне снился странный сон – словно я не актер провинциального театра, а деревянная кукла, и работаю в театре марионеток.
К рукам моим, ногам и рту привязаны тоненькие едва заметные нити и кто-то неизвестный, страшный, которого все в театре шепотом называют «Мастер», дергает за эти нити, и тогда я двигаюсь и говорю. И я счастлив тому, что все за меня уже решено, мне не нужно думать о том, куда пойти, что сказать, кому дать по роже – все придумает и сделает за меня Мастер. Я никогда не видел Мастера, но почему-то уверен, что он
Но однажды в мою пустую деревянную голову вскакивает крамольная мысль: а вдруг Мастер – злодей?
Ну и что с того, меня это не касается, убеждаю я себя, а между тем плету интригу против Мастера. Я подбиваю к бунту других марионеток, но они, запуганные и смиренные, словно овцы, докладывают Мастеру.
