стал неподвижен и невидим в траве, как упавший с дуба листок. Только лишь под горлышком у лягушонка билась серебряная горошинка.
Не перестанет солнце палить ещё с полчаса — и заснёт дремучий лес, накрывшись сосновыми шапками, как в сказке в один миг засыпает заколдованный богатырь.
Вдруг ветер дохнул на деревья. По лесу как будто пробежали мурашки.
Белки тревожно зацокали и, как мячики на резинке, прыгнули на самые верхушки елей.
Зашипела и, мелькнув серой молнией, пропала в траве змея. Лягушонок со страху перемахнул через кустик земляники и пошёл скакать без передышки, сам не зная куда.
Под чьими-то неторопливыми лапами валежник трещал всё ближе и ближе.
«Кто тут? Кто тут? Кто тут?» — испуганно спросила кукушка и вдруг конфузливо смолкла.
В самом деле, кого все испугались?
На полянку выбежал медвежонок. Ростом он оказался не больше валенка.
Белки в досаде на то, что их напугал такой рыжий малыш, цокали не переставая. На полянку полетели шишки.
Но медвежонок даже головы не поднял на трусих. Он стоял посреди полянки на задних лапах, часто- часто работал носишком, похожим на чёрную пуговку с двумя дырками.
Подуй, подуй, ветерок! Укажи родную сторонку!
Остроносая пичужка — ножки у неё были тонкие, как булавки, а хвостик смешно трясся — нагнула зелёную головку и спросила:
«Чьи вы? Чьи вы?»
Глупая, надоедливая пичужка! Чем чирикать понапрасну, полетела бы вперёд и показала, где остались мать-медведица и старший брат.
«Чьи вы? Чьи вы?»
Медвежонок махнул лапой и сердито заурчал. Пичужка фыркнула крылышками и пропала в лесу, как будто выстрелили из рогатки живым зелёным камешком.
Медвежонок вздохнул и, повизгивая, ещё старательнее задвигал носом.
И страшно ему, маленькому, было тут, далеко от матери, и есть хотелось так, что в животе щекотало и кусалось.
А тёплый ветер, как назло, то смолой пахнёт, то цветами, а это уж такая гадость, что их даже и есть нельзя.
Муравьёв бы сейчас пососать! Что на свете может быть вкуснее муравьев? Ничего! Это все медведи скажут.
Медвежонок ещё выше задрал носишко и задвигал им.
В это время большой чёрный жук летел по своему жучьему делу. Он очень торопился, и медвежаткин нос попался жуку по пути совсем некстати. Жук засипел от злости и вцепился в чёрную пуговку.
Медвежонок взвизгнул и подскочил от земли на полметра. Потом завертелся волчком и пошёл кувыркаться через голову, как будто был клоуном в цирке.
Ничего не понимая, лес смотрел на прыжки медвежонка и посмеивался в зелёную бороду елей. Белки — те от радости запрыгали так, что чуть-чуть не свалились наземь. Кукушка куковала без конца.
А медвежонок разбежался и со всего хода ударил носом в старый пень. Поднялась лёгкая пыльца, и на землю упал чёрный жук. Вернее, то, что осталось от жука. А остались одни лёгкие крылышки, да и те никогда уж не полетят…
Жук был наказан, но в носу продолжало щипать. От этого стало вдвое и страшней и голодней.
И тут чуть было не погиб лягушонок. Не разбирая, куда скачет, он налетел на медвежонка.
Громадная мохнатая лапа подняла лягушонка, как тому со страху показалось, выше сосен. Мрачные глаза громадного зверя уставились на лягушонка, выискивая, с какого боку он вкусней. Оказалось — ни с какого.
От толчка лапы лягушонок отлетел метра на три, шлёпнулся на спину, но тут же перевернулся и задал стрекача.
Дошла очередь и до кустиков земляники. Зверюга слопал ягодки вместе с зелёными листочками. Потом он важно огляделся по сторонам, словно спрашивал:
«Теперь знаете, кто у вас тут хозяин?»
Послышался треск валежника, сердитое урчанье, и всё опять стихло.
И лес опять задремал…
А медвежонок долго шёл, сам не зная куда. Теперь-то уж наверняка мать-медведица рассердится не на шутку.
Вдруг в ноздри медвежонка так и ударил кислый, самый аппетитный на земле запах. Так и есть — муравейник!
Он стоял выше пня и шевелился и шелестел тысячами жирных муравьев. Муравьи, бегая туда-сюда, сердито шевелили усами.
Ну разве это не вкусно?
Боль в носу у медвежонка сразу прошла. Забылись и мать-медведица и сердитый старший брат.
Когда муравьи увидели над своим муравейником страшную беду, было уже поздно…
Не ешьте муравьёв!
В самой глуши леса, где трудно было продраться сквозь чащу зарослей и упавшие деревья, жили только одни звери. Теперь люди решили построить здесь медеплавильный комбинат.
Расчищая место для строительства, люди валили столетние деревья, подрывали громадные пни. Гулкое эхо взрывов, крики, пыхтенье машин и автомобильные гудки докатывались до самых далёких уголков дремучего леса. Всю ночь, пугая зверей, дрожало над лесом зелёное зарево ярких огней строительства.
Звери убегали в глубь леса, как от лесного пожара. Они были так напуганы, что на время забыли о своей вечной вражде.
Кровожадная рысь, поджав короткий хвост, держалась ближе к оленям. Медведи равнодушно пробегали мимо пчелиных ульев. Рядом с угрюмым волком, прижав уши, через кочки и пни скакал косой заяц.
Лиса даже не оглядывалась на тетеревов и на иную дичь, хотя уставшую птицу можно было достать лапой с каждого куста.
Ломая ветки и перья, слепо шарахались в чащу совы. От их диких криков в лесу становилось ещё тоскливей…
Повела и мать-медведица своих медвежат на новые места. Старший бежал сам, младшего пришлось нести. Медведица, не больно, но крепко ухватив меньшого за загривок зубами, несла его, хмурясь на всех.
Первую ночь на новом месте провели плохо. Медведица тревожно нюхала воздух, ворчала то сердито, то жалобно, шерсть на её спине так и ходила волнами.
Под утро она собралась куда-то и строго-настрого приказала старшему брату следить за младшим. Уходя, она оглянулась и, жалобно урча, поглядела на меньшого, как будто чуяла, что видит его в последний раз.
Медвежата терпеливо дожидались матери. Они возились сначала до того, что запыхались и сидели, широко открыв пасти, как грачи в жару. Потом начали гоняться друг за другом. Потом, сам не зная как, младший очутился далеко от берлоги, один, и неизвестно, что с ним произошло бы, если бы не муравьи.
Запуская по очереди обе лапы в муравейник, медвежонок громко чавкал и аппетитно вздыхал. Работяга дятел перестал стукать в кору старого ясеня.
«Такая жадность к добру не приведёт!» — подумал дятел и отлетел подальше.
