ему.
Эванджелина не обратила внимания на его стук в дверь. Только когда дверь скрипнула, она обернулась и увидела Эллиота. Она была настолько глубоко погружена в свои мысли, что некоторое время лишь тупо смотрела на него, с трудом возвращаясь к реальности.
— Эванджелина? — тихо окликнул он. — Извините за вторжение, я стучал… но вы, видимо, не услышали.
Эванджелина незаметно вытерла следы слез и сложила послание Питера Уэйдена.
— Ах, Эллиот, я действительно не слышала стука. Как я рада, что вы приехали пораньше!
— Вы получили плохие вести? — тихо спросил он, быстро подходя к ней. — Я вижу это по вашим глазам.
— Да, новости не самые лучшие, но со мной все в порядке. По крайней мере скоро будет все в порядке. — Эванджелина заставила себя бодро улыбнуться и поднялась с кресла. — Вы только что приехали? Признаюсь, я чрезвычайно рада вас видеть.
— Вы выглядите не очень-то счастливой, Эви. — Эллиот неуверенно улыбнулся. — Я только что приехал и должен сказать, что Майкл и Тео предлагает нам всем отправиться сегодня вечером на рыбалку. Они сейчас копают червей на клумбе.
— Вы обязательно должны пойти с ними, — сказала она.
— Мы оба с вами знаем, что я приехал, чтобы увидеть вас, Эви, — спокойно сказал он. — Почему бы вам не присоединиться к нам? Возможно, это сейчас то, что надо. — Он приглашающим жестом протянул к ней свою крупную руку с ухоженными ногтями.
Эванджелина попыталась улыбнуться.
— Спасибо, Эллиот, но я не могу. У меня есть кое-какие дела. К тому же я сейчас едва ли смогу украсить компанию своим присутствием.
Он, кивнув, тихо выскользнул из комнаты. А Эванджелина снова вернулась к письму Питера, почувствовав себя очень одинокой после ухода человека, которого она так ждала.
Она в третий раз перечитывала письмо Питера, когда Эллиот вернулся. Не дожидаясь приглашения, он уселся в кресло напротив нее.
— Я отправил всех с Гасом, — тихо сказал он. — А теперь, Эванджелина, скажите мне, что случилось. Что расстроило вас настолько сильно, что вы отказываетесь рассказать об этом… даже мне?
Эванджелина приоткрыла ящик стола и бросила туда письмо Питера.
— Пустяки, — ответила она и оперлась о стол, как будто хотела подняться на ноги. Эллиот быстро протянул руку и остановил ее.
— Эви, не обманывайте меня. Пора нам быть откровенными друг с другом.
Эванджелине вдруг очень захотелось обо всем рассказать ему. Мало того, ей захотелось, чтобы он ее успокоил. Угроза со стороны отцовского семейства нависла над ней подобно зловещей грозовой туче, и Эванджелине хотелось укрыться от нее в объятиях Эллиота. Но она ограничилась полуправдой.
— Прошлой ночью умер мой дед, — тихо сказала она.
— Сожалею, Эви. Я думал, что у вас и ваших подопечных никого не осталось, кроме Питера Уэйдена, — в некотором замешательстве сказал он.
— Так оно и есть. Вы уже знаете, что папа не имел ничего общего со своей семьей. Однако становится грустно, когда подумаешь, как все могло бы быть, но никогда не будет.
Эллиот встал и, не выпуская руки, поднял ее на ноги.
— Пойдемте со мной в сад. Там нам никто не помешает. Эванджелина кивнула, с благодарностью взглянув на него.
Неожиданно он притянул ее к себе и поцеловал в лоб, почти сразу же отпустив. Потом он взял ее за руку и вывел сквозь стеклянную дверь в залитый солнцем сад. Рука об руку они молча шли по дорожке, окаймленной кустарником, пока Эллиот, заприметив укрытую от глаз зеленью садовую скамейку, не заставил девушку сесть, а затем привлек ее к себе и погрузил лицо в ее волосы.
— Ах, Эви, я не могу удержаться. Мне так вас не хватало! Я считал минуты до возвращения сюда. А теперь я вижу вас со слезами на глазах и ничем не могу помочь…
Она ничего не сказала, лишь уютно устроилась на сгибе его руки и почувствовала, как теплые губы прикоснулись к виску, С ним было так хорошо, надежно, спокойно, как ни с кем другим. Слишком долго она боролась с невзгодами одна, получая поддержку только от Уинни и Питера.
— Мне невыносимо видеть вас несчастной, — продолжал Эллиот.
— Нельзя сказать, что я чувствую себя несчастной.
— Но вы расстроены, — нежно произнес он, круговыми движениями поглаживая ее плечо. — Вы очень опечалены смертью дедушки?
— Нет, я бы так не сказала, — призналась она. — Я его не знала.
— Но вы его оплакиваете? — ничуть не осуждая, спросил Эллиот.
— Да, — неуверенно ответила она, заглянув в его серебристые глаза. — Это трудно объяснить… мне кажется, он был слабохарактерным. Он позволил своей второй жене заставить своих детей сделать выбор между долгом и мечтой, а сам занял позицию стороннего наблюдателя.
— И вашему отцу пришлось делать выбор между долгом перед семьей и любовью к вашей матери?
— И не только это. Но давайте поговорим о чем-нибудь другом.
На лице Эллиота промелькнуло виноватое выражение.
— Хорошо, Эви, не будем больше говорить об этом, — сказал он и провел большим пальцем по ее полной нижней губке. Потом наклонил голову и прикоснулся губами к ее губам. Он хотел успокоить ее этим поцелуем, но, как только дыхание Эллиота коснулось ее щеки, по телу Эванджелины вновь прокатилась горячая волна желания, и ей захотелось, чтобы поцелуй был не таким невинным. Она мечтала снова ощутить его вкус. И когда он чуть отодвинул голову, Эванджелина, издав протестующий стон, обвила рукой его шею и притянула к себе.
Эллиот в ответ снова поцеловал ее, на сей раз умело раскрыв ее губы. Его язык по-хозяйски проник в рот, как на завоеванную территорию. Рука Эванджелины скользнула по широкому плечу, и ее пальцы принялись ласкать его шелковистые волосы на затылке. Эллиот издал глухой стон, а его рука медленно сползла по ее плечу вниз, и он обхватил ладонью грудь.
Почувствовав, как под его рукой затвердели соски, Эванджелина не испытала стыда, почувствовав лишь страстное желание. Она поняла, что хочет этого мужчину так, как может хотеть женщина, и когда он наконец оторвался от ее губ, все еще держа ладонь на набухшей груди, она чуть не вскрикнула, не желая отпускать его.
— Эви, — сказал он, прерывисто дыша, — нам нужно поговорить, дорогая.
— Поговорить? О чем? — испуганно просила она. Эллиот смущенно взъерошил пальцами шевелюру.
— Я не уверен, — промямлил он, — нам… мы… черт возьми, я просто не знаю.
Сзади, перелетая с цветка на цветок, жужжала пчела. Яркие солнечные лучи освещали дорожку возле скамьи. Эванджелина, глубоко вдохнув знакомый густой запах влажной земли и приближающегося дождя, постепенно овладела собой. Она медленно оторвалась от него, пробормотала что-то невнятное относительно неотложных дел дома и, поднявшись со скамьи, направилась к черному ходу, чувствуя на себе горячий взгляд Эллиота, пока не скрылась за дверью.
Это была нелегкая работа, но ее нужно было сделать. Поэтому, как обычно, она выпала на его долю, подумал старый Маклауд, покорно пожав плечами. По крайней мере так он думал на прошлой неделе. И вот теперь его хозяйка с непринужденной грацией разливала чай, половина которого проливалась на блюдце, а также на его брюки. Терпеливо вздохнув, старик вытащил из кармана льняной носовой платок. К счастью для Маклауда, чай давно остыл.
— Очень, очень хорошо, мисс Зоя, — подбадривал ее дворецкий. — Однако когда гость попросит у вас еще чаю, вы должны взять у него чашку. Это удобнее, чем протягивать чайник через весь стол и попадать струей в движущуюся цель.
Зоя, сидевшая напротив, хихикнула и поставила на стол маленький фарфоровый чайник с неожиданно громким стуком.
— Извини, Маклауд, — сказала она, раскачиваясь на маленьком стуле, который стоял у него в гостиной специально на случай частых посещений Зои. Она одарила его милой улыбкой из-под копны кудряшек и вздохнула: — Ты думаешь, папа когда-нибудь позволит мне налить ему чаю?
Маклауд кивнул с самым серьезным видом:
— Конечно, мисс, я в этом уверен. Вам только нужно немного попрактиковаться.
«Вполне возможно, что так оно и будет», — подумал старик, делая крошечный глоток из чашки, которая была не больше подушечки его большого пальца. Втайне дворецкий был очень доволен тем, что отношение его светлости к дочери заметно переменилось за последнее время. У девочки появилась уверенность в себе, и это было хорошо.
Зоя улыбнулась и, наклонившись, осторожно подняла со стола блюдо.
— А теперь, Маклауд, я должна угостить тебя печеньем, но бери только одно или два, — поучала она, — брать больше двух — дурной тон. — Она снова хихикнула и, взяв три печенья, передала ему блюдо.
— Ах, мисс Зоя! Сначала пусть возьмут гости. — Стараясь строго нахмурить брови, он взял печенье и надкусил. — М-м-м… что за вкусное печенье, мэм! Попросите вашего повара дать мне рецепт.
— Непременно, мистер Маклауд, — ответила она, тряхнув густыми локонами. — Почту за честь.
Не успел Маклауд ответить, как послышалось осторожное покашливание. В дверях стоял ливрейный лакей с серебряным подносом, на котором лежала визитная карточка.
— Прошу прощения, сэр. Спрашивают его светлость.
— Почему ты не сказал ему, что лорда Рэннока нет дома и не будет в ближайшее время?
— Я сказал. Но он захотел видеть кого-нибудь, кроме меня. Секретаря, например. Я пригласил его подождать в желтой гостиной.
Маклауд вздохнул и поманил слугу пальцем. Выбор желтой гостиной говорил о том, что посетитель был по положению ниже человека из общества, но выше слуги. Он взял карточку, искоса
