— Солдатское тебе спасибо, товарищ дорогой, за то, что беду остановил, что мины показал на дороге. Многие бойцы тебе жизнью обязаны...
Мама, отец и Юра с Бориской возвращались с митинга домой.
— И солнышко-то по-новому засветило,— сказала мама.— Словно настоящая весна пришла. Праздник...— И вдруг ахнула: — Да ведь и то праздник, да какой еще! У тебя же, Юрушка, день рождения сегодня, именинник ты...
Навстречу им по обочине дороги по двое в ряд шли разоруженные полицаи. Конвоир с автоматом за плечом посасывал коротенькую трубочку, озабоченно смотрел прямо перед собой.
— Праздник, а Валюшки с Зоей нету с нами... Мама ожесточенно скребла полы в избе. Мужики — отец, Юра и Бориска — перетаскивали из землянки нехитрый наш скарб.
В дверь постучали, и на пороге появился молодой скуластый паренек в ватнике, в шапке-ушанке, с автоматом на плече.
— Здравствуйте, хозяюшка.
— Проходи, родненький. Присаживайся. Вот я тебе сейчас табуреточку от пыли обмахну...
Это был один из тех знакомых разведчиков. Печальным взглядом обвел он обшарпанные стены дома, забитое фанерой окно — то самое, куда влетел когда-то осколок бомбы, невесело усмехнулся:
— Теперь заживете. Посидел бы я, мать, да недосуг...
— А где же товарищ твой? — встревожилась мама. Паренек наклонил голову, пряча глаза.
— Убило его. На рассвете... Шальной осколок прилетел.
Он достал из кармана тугой узелок, не то из носового платка, не то из косынки связанный.
— Это вам. Соль тут.
Повернулся и пошел, и в дверях наскочил на него Юра.
— Дяденька,— закричал он и бросился на шею бойцу — с грохотом покатилась по ступенькам сковородка.— Здравствуйте, дяденька!
— Здравствуй, хлопчик.
Боец провел рукой по ершистым Юркиным волосам и ушел, не оглядываясь, не отвечая на его оклики.
— Мама, а где другой дядя?
— Некогда ему, сынок, в другой раз придет.
Мама беспомощно вертела в руках облепленный махоркой узелок с солью.
...В этот день Юре исполнялось девять лет.
Главное — живы!..
Поздним июньским вечером, когда Юра и Бориска уже крепко спали, порог дома переступили две немолодые измученные женщины. В то время нищета и голод поднимали с мест, гнали по дорогам сотни людей. Крайнюю в селе, одну из немногих уцелевших от огня, избу стороной не обходили: все, кто искал подаяния, непременно заглядывали сюда. И мама, привычная к таким визитам, не поднимая головы от шитья, сказала сущую правду:
— Нечего подать, родимые. Все уж, не взыщите — самим впору с сумой...
— Нюша! — тихо воскликнула одна из вошедших.— Иль не узнаешь?
Иголка выпала из маминых рук.
— Маня, сестрица! Тетя Надя!
...Тускл, неярок был свет коптилки на столе, за которым сидели женщины. Мария Тимофеевна, старшая сестра мамы, и тетя Надя вспоминали о том, как пережили они эти два года в Клязьме — подмосковном городке. Как с самого начала войны ничего не ведали о семье Гагариных, не надеялись, что и живы уже, но едва услышали в сводке Совинформбюро об освобождении Гжатска — надумали добраться до Клушина. До станции Бородино ехали в товарном поезде, а дальше — пешком, по лесным дорогам плутали. И волков они встретили, и сколько неубранных трупов в окопах лежит, и оружия понабросано всякого — ужас!..
Мама, в свою очередь, о своем рассказывала. О том, что осталась одна с Юрой и Бориской на руках: Валентин с Зоей скитаются бог весть где, Алексея Ивановича в армию призвали. Хорошо, хоть служить выпало поблизости — в Гжатске...
В ту ночь, казалось, слезам и сбивчивым рассказам конца-краю не будет. Первой тетя Надя опомнилась.
— Да что это мы, бабы, разнылись? — прикрикнула сердито.— Вот какие страсти перенесли, а в живых остались. Главное — живы! Чего ж плакаться теперь? Были бы кости, а мясо нарастет...
Когда, через малое время, женщины собрались восвояси, Мария Тимофеевна пригласила племянников:
— Приезжайте, ребятки, погостить в Клязьму. Там у вас сестрица и братец двоюродные, Надя и Володя. Подружитесь с ними.
Борис не ответил тетке — укрылся за спиной брата, промолчал, а Юра пообещал:
— Приедем. Выберем время и приедем. Я еще ни разу ни у кого не гостил.
Он будет частым гостем в доме Марии Тимофеевны, но много позже, когда станет учащимся Люберецкого ремесленного. И об этом речь впереди.
ГЛАВА 14
В преддверии победы
Три восклицательных
« Кукареку-у-у!»
Юра замедлил шаг, прислушался.
— В школу опоздаем,— поторопил Володя Орловский.
— Погоди! Слышишь, опять кричит.
— Да это балуется кто-то. Фрицы всех петухов слопали.
Но, громко захлопав крыльями, он вдруг взлетел на плетень поблизости от ребят, самый настоящий, взаправдашний петух в ярко-оранжевых перьях, со шпорами на ногах, с прозрачным обмороженным гребнем. Цепко покачиваясь на плетне, поднял голову к яркому весеннему солнцу и, ошалев от обилия света и тепла, снова провозгласил торжествующе:
« Ку-ка-ре-кууу!»
«С добрым утром!» — значит.
— Пойдем, Юрка. А то влетит.
— Здравствуйте, ребята,— окликнули их сзади. Обернулись на знакомый голос. Ксения Герасимовна, учительница.
— Здрассте...
— Не насмотритесь? — Ксения Герасимовна тоже приостановилась.— И как же ты выжил, Петенька, чудачек рыжий? Один на все Клушино. Чудо какое-то... А знаете, что он сказал вам, ребята? Не знаете? А он вот что сказал:
